Костёр 1989-03, страница 8

ется, играет на гитаре, а потом вдруг замрет, и глаза, как стеклянные. Разговоры — сколь Борька ни вслушивался — непонятные, и ссорятся не понять на чем. Как болгары, что на Иртыше лес валят,— слова-то все знакомые, а про что — не разберешь.

Почему Алене не нравится Степан, такой сильный и надежный, пусть грубоватый, но прямой, а нравится командир, тонконогий и нудный, как малярийный комар. Недавно пристал к Борьке, стал допрашивать, собирается ли он, мол, первого сентября в школу идти. Борька врать-то не привык, на реке око без пользы, тут просто: накрыли — беги, догнали — не спросят. Мучился, насилу придумал, что школа на ремонте до двадцатого.

До двадцатого три недели. Двадцатого отряд уезжает. Еще три недели можно жить...

Мимо проплыл брюхом кверху косяк мертвой рыбы. И еще один — лодка врезалась в середину, разбила надвое. Борька сбросил гарь, выудил из воды рыбину, посмотрел, кинул обратно. Тревожно огляделся: рыба покачивалась на волне у берега, лежала на заплеске, уже высохшая, обклеванная птицей, а из-за луки тянулся по течению серебристый ручеек — плотва, нельма, щуки. Борька рванул вдоль ручья.

За лукой уткнулась носом в берег «ТЕСка». Два мужика, стоя по колено в рыбе, сгоняли ее в воду лопатами. Еще двое покуривали на баке, в теньке. Борька запрыгнул на палубу.

— Вы чо это делаете, а? Чо делаете?

— Не видишь? — мрачно ответил один, продолжая работать лопатой. Остальные на Борьку даже не взглянули.

— Да вы ж... вы ж реку губите! Зачем лови-ли-то, чтоб обратно бросить?

— Ты куда шел, земляк? — спросил мужик.

— В Сургут.

— Ну и двигай дальше.

— Я двину! Двину! — бессильно закричал Борька.— Я на вас колчаков напущу, они вам так двинут!

— Орать-то! — завелся и мужик.— Оратор! Орать каждый горазд. Ты колчака на тех напусти, кто план шлет, а тару не дает! Второй раз сбросили — думаешь, охота -даром работать? Всякий малек жизни учить будет. Сами на реке кормимся!

— А чо ж делать-то? — растерянно спросил Борька.

— А шо делать? — спокойно сказал второй мужик с бака, видимо, старшой.— У вичору снова ставить будем. А потом опять сбросим. Сидай сюда, остудись. Малосолу хочешь?

Перед мужиками лежал распластанный по хребту и пересыпанный крупной желтой бузой осетр. Борька посмотрел на палубу, полную снулой рыбы, что-то соображал.

— Протухла уже?

— Отдает чуток.

— А сырок здесь есть? Нельма?

— Та што в сеть попало, то есть.

— Возьму немного?

— Та всю забери, я тебе расцелую.

Он вышел от Михалины, хитро ухмыляясь, пересчитывая деньги. Зубами хвалился, да ершом подавился. Не замечая брызжущего слюной кобеля, направился к магазину.

За прилавком опять стояла остроскулая Верка. Не дожидаясь вопросов, она принялась выкладывать соль, чай, сахар.

— Духи французские есть?

— Чего?! — чуть не свалилась под прилавок Верка.

— Ну, духи такие. В красивом пузырьке. По-французски написано.

— «Духи в пузырьке»,— фыркнула девчонка.— Ъто флакон называется, глупенький. Между прочим, сорок пять рублей.

— Без сопливых знаю. Ну-ка, покажь.

Ошеломленная девчонка поставила на прилавок

коробку с духами. Не удержалась, ревниво спросила:

— Кому это?

— Кому надо. Другую дай, у этой целлофан

отлип.

«

Верка протянула другую коробку, вызывающе вздохнула:

— Кто_чбы мне подарил...

— Найди такого дурака,— Борька шикарно бросил деньги на прилавок.

Девчонка, видно, до этого самого мгновения не верила, что Борька покупает духи всерьез.

— Ты бы лучше ботинки новые купил,— тихо сказала она.— Опять в классе смеяться будут.

— Кто? Кто смеется? — вскинулся Борька.

— А ты думаешь, не видит никто, как ты их пластырем клеишь и чернилами красишь...

— Ну и смейтесь! Смейтесь, обхохочитесь все, хоть надорвитесь! Плевал я на вас на всех, поняла! — и Борька выбежал, хлопнув дверью.

Борька закатал бродни, ступил в рыбу, стал выбирать...

На той же улице, что и прошлый раз, Борька встретил белобрысую «капитаншу». Белобрысая шла к реке, наверное, спешила на тренировку. Она перебежала на другую сторону и оттуда корчила Борьке рожи.

Борька сквозь землю готов был провалиться, до того непривычно и неуютно ощущал себя вот таким, торжественным: с чисто вымытой у Юры физиономией, аккуратно зачесанной, влажной еще шевелюрой и с букетом в руке.

Перед дверью он остановился, придерживая пачку писем, вытащил из кармана духи. Из квартиры слышались звуки застолья. Борька еще раз провел пятерней по вихрам и вошел. Тут же вернулся, позвонил и встал в дверях, светлый, праздничный.

— А кто это опаздывает? — весело пропела мать, выглядывая из комнаты. В открытую дверь на полную мощность выплеснулся гомон, звон вилок, музыка, голос Феликса:

— Кто это? Штрафную ему!

Мать торопливо захлопнула за собой дверь, улыбка сошла с лица.

— Чего тебе? — злым шепотом спросила она.— Чего приперся-то? Неделю нет, а когда не надо — вот он, явился!

6