Костёр 1989-03, страница 7

нился над сладко сопящим Степаном, опять сел и тоскливо задрал голову к звездам...

Борька разобрал утренний улов, отобрал покрупнее и развесил сушиться на бечевке между палатками. Бечевку они с ребятами натянули неделю назад, теперь она основательно провисла под тяжестью метровых щук и здоровенных, как лапти, чебаков. Мелочь — для жарехи — он сдал девчонкам.

— Слышь, Лен...— Борька помялся.— Я это, уехать мне надо.

— Совсем?

— На день только. Отпроситься мне надо.

— Найди командира, какие проблемы?

— Строгий он. Скажет — не положено.

— Смешной ты, Борька,— грустно засмеялась Алена.— Под воду до дна видишь... Он хороший, просто по-другому не умеет. Он в первом классе командиром «звездочки» был, потом совет дружины, секретарь — слеты всякие, совещания, при- но ответила Алена, ветствия, лагеря актива... Он сам больше всех

переживает, что такой... оловянный солдатик. А как иначе — не знает. Ну, пойдем.

Они вышли на просеку, и Алена помахала командиру.

— Ему уехать надо, а он спросить боится. Запугал ты всех...

— Неделю не проработал — уже дезертируешь? — строго взглянул на Борьку командир.

Мне на день только. У матери это, день рождения.

— Тогда и вопросов нет. Поезжай, конечно.

— Я рыбы-то наловил,— оживился Борька.— Они сготовят, я ж показывал. А я к завтрему обернусь.

— Перекур! — командир поднял скрещенные руки над головой.— Кому что в городе надо?

— Кому гостинцев? — закричал Борька.— Купец на ярмарку собрался!

— В штаб зайди — нет ли писем.

— Сигарет! Сигарет купи! Яблок килограмм. Во сне уже вижу. Ладно, ладно, запомнил, ага,— Борька рассовывал деньги по карманам.

— И от комаров чего-нибудь,— жалобно сказал Сан Саныч.

— От комаров в гробу хорошо,— посоветовал Борька.

Он прибрался в лодке, перелил в бачок оставшийся бензин и вернулся к Алене.

Алена, закинув полог, подметала в палатке. Брезент просвечивал на солнце, в палатке была зеленоватая мгла, как в омуте, пыль золотым столбом стояла в солнечном луче из оконца/

— Лен, а духи какие надо дарить?

— Смотря для какого случая,— она выпрямилась в зеленой глубине.— Легкие или вечерние?

Зажмурился,

ком в нежной, пушистои мочке, потянул носом...

Алена обернула к нему зеленое русалочье лицо и тихо, непонятно засмеялась, глядя на ошалевшего, глупо улыбающегося Борьку.

— Нравится?

— Ага...— Борька вдруг смутился до слез, стоял, не зная, куда девать руки.— Отец каждый год, где б ни был — хоть в Мансийске, хоть в Вартовске—приходил, духи дарил французские и розы с рынка. Хоть на час приходил — и обратно. Даже когда Феликс появился... Я французские-то не вытяну, дорого...

— А что, у вас тут французские духи есть?

— Да вон в Банном, в сельмаге — залейся. Кому они нужны, за полета рублей... Я розы ей подарю и духи какие-нибудь. Как ты думаешь, поймет она?

— Поймет, Борька. Конечно, поймет,— серьез-

Борька правил вниз по Тромъегану, подставив лицо холодному ветру. Время от времени он вспоминал крошечное Аленино ушко, и тогда будто горячая волна накрывала с головой, рот сам собой разъезжался в дурацкой счастливой улыбке, и Борька воровато оглядывался по сторонам — не видит ли кто.

Потом вдруг развеселился, вспомнив, как Сан Саныч бросился записывать про то, что от комаров в гробу хорошо. Бородатый Сан Саныч ходил за Борькой с тетрадкой и все писал чего-то, а вчера подсел, стал расспрашивать, как рыбалят с острогой.

— С гребенкой-то? Баловство это,— сказал Борька.— Не столь набьешь, как покалечишь.

— А все же?

идет.

Ну, как — светишь в воду, рыба на свет и

Тут ее...— Сан Саныч лихо размахнулся.

— Зачем? Тихонько к хребту опускаешь и накалываешь.

Сан Саныч записал.

— А светят как? Фонариком?

— Не, зачем? Колчак накроет — бросать надо... Кирпич жгут.

— Кирпич? —

Сан Саныч аж зашелся от вос

торга.

— Не, мне рублей за десять. И чтоб побольше.

— Я не знаю, какой у вас здесь выбор. «Джи-джи», «Фея ночи». Мне больше «Флер де флер» нравятся. Вот, понюхай,— она отвела волосы.— Иди сюда...

Борька осторожно подошел, увидел перед самыми глазами ее маленькое, крепкое ушко с камуш-

— Но. В керосин на день ложишь, он всосет — потом долго чадит.

Борька недоуменно смотрел, как Сан Саныч быстро чирикает красивой ручкой в тетрадке, почесывая от нетерпения другой рукой бороду..

— А зачем тебе?

Сан Саныч неожиданно смутился.

— Да так... Рассказами балуюсь...

Борька спустился до Оби и пошел направо, к Сургуту. Он понемногу успокоился от долгого треска мотора, шума воды за кормой и привычно задумался про жизнь.

Всего-то неделю прожил в отряде, а уже через силу уехал, оторвался на день. Хоть и непонятные они все, кроме Степана: и Сан Саныч со своей тетрадкой, и Витя — дурачится больше всех, сме-

5