Костёр 1989-06, страница 13
за исключением Кремля, таких ансамблей, как в нашем городе, но историческая память жива именно благодаря тому, что живо имя. Кстати, само слово «кремль» показывает, как история преобразует имена. Слово это — древнерусское, означающее «крепость». Но переехало в Кремль Советское пргвительст-во, и «Кпемль» стал символом д советской власти, и теперь можно услышать выражение «голос Кремля» — то есть мнение нашего правительства. Точно так же «Смольный» — символ Октябрьской революции: существовала когда-то смолокурня, от нее пошел Смольный монастырь, затем Смольный институт благородных девиц. Но штаб большевиков разместился в Смольном — и слово приобрело новый смысл. «Аврора» для нас не древнеримская богиня, а революционный крейсер, «Потемкин» не фаворит Екатерины, а восставший броненосец. Но тогда неизбежен вопрос: как быть с Ленинградом? Лучше ли мы помним Ленина оттого, что город назван Ленинградом? Нет, разумеется. Мы ведь уже договорились, что народ помнит своих великих людей независимо от того, назван в их честь город или нет. В Индии нет города Ганди, но все индий цы чтят Ганди. А вот с чем название «Ленинград» действительно неразрывно связано — это с блокадой! С одним из самых героических событий в истории человечества. Когда мы говорим «Петербург», мы вспоминаем прежде всего Пушкина, золотой век русской литературы; «Петроград» — это Революция, это. Ленин; «Ленин град» блокада. Было бы луч ше всего, если бы в 1914 и 1924 годах наш город не был дважды переименован, если бы вся его замечательная история связывалась с одним названием — как это счастливо осуществляется в Москве. Но переименования свершились, они сами — тоже уже история. И тогда последний и чисто практический вопрос: стоит ли возвращать старые названия, и если да, то какие? Стоит! Стоит в тех случаях, когда старые названия обросли историческими и литературными воспоминаниями, а новые еще безлики, еще ни с чем не связаны Ф в народной памяти. Никак нельзя нам отказываться от Нижнего Новгорода, потому что с городом Горьким крупных событий не связано. То же можно сказать о Вятке. То же можно сказать о Сенной площади, на о которой произошел знаменитый холерный бунт, о котором писал Пушкин; по Сенной ходили герои Достоевского; с площадью же Мира никаких значительных воспоминаний не связано. Таких примеров много. Но как быть с триединым названием Петербург-Петроград-Ленинград? С каждым из этих имен связано очень много. Но последнее из великих событий в нашем городе — все-таки блокада. Блокада Ленинграда. Поэтому я за Ленинград. В современном Калинине «с пармазаном макарони» не готовят. Но жизнь наша счастливо меняется. Мы снова начинаем замечать отдельного человека с его нуждами и заботами. Мы осознаем, что не народ для того, чтобы добывать больше всех в мире угля и выплавлять больше всех в мире стали,- а сталь и уголь в конце концов должны облегчить жизнь народа, каждого человека. Мы опять прорубаем окно в Европу, перестаем дичиться иностранцев. И как знать, может быть, потомки Гальяни или Кольони снова откроют ресторацию в самом сердце России — в Твери и подадут нам итальянские макароны, посыпанные тертым сыром, который называется «парма-зан». И мы вспомним за столом, что вот так же обедывал здесь Пушкин — и другим советовал. Михаил ЧУЛАКИ |
