Костёр 1989-06, страница 19

один

ЛЕТНИЙ ДЕНЬ

Желающих поехать было так много, что пришлось устроить конкурс на лучшие работы о великом поэте. И Маша Блинки-на как в воду глядела, когда писала свое сочинение:

«...Из Петербурга в Москву и обратно много раз мчала кибитка Пушкина по рытвинам и ухабам старого Петербургского тракта. Мелькали за окном кибитки верстовые столбы с названием мест: Тверь — Торжок — Малинники — Куро-во-Покровское—Павловское — Берново... Берновского помещика Александр Сергеевич не любил и никогда у него не задерживался. Переночует и сразу отправляется в Павловское, к Павлу Ивановичу Вульфу, или в Малинники. А старый бернов-ский парк любил. В то время сад славился своей красотой...»

Именно в Берново мы и приехали. Только никаких красот не увидели. Когда автобус подъехал к селу, было уже темно. ~

Разместились в сельской гостинице и поначалу никак не могли угомониться. А когда уснули — уже и вставать пора, не хочется, а надо.

После завтрака — визит к Анне Семеновне Соловьевой — директору дома-музея Пушкина. Короткое совещание на тему «Где работать юным поэтам Московского дворца пионеров». И вот — с вилами, пилами и косами отправляемся в Павловское.

Прошли полдороги, и тут я вспомнила:

Юля! А где топор? Ой, забыла, он у меня под подушкой лежит.

Нашла место! Сами сказали, топор один, как зеницу ока беречь.

Павловское — неподалеку от Берново. Перейти речку и подняться на холм.

Поднялись и остановились в растерянности. Где же он, парк,

о котором говорила Анна Семеновна?

Старых деревьев почти не осталось — одна молодая поросль. Дорожки и тропинки давно заросли травой. А на месте дома Вульфа — крапива по пояс.

Пока я стояла и размышляла: «Как быть?», ребята успели осмотреть все, что когда-то называлось парком. Нашли старую дорогу и поняли, что две нестройные цепочки лип — бывшая въездная аллея. Отсюда и надо начинать расчистку. Вырубить колючий кустарник, выкосить бурьян и крапиву, расчистить фундамент дома и круглую поляну, где, судя по всему, когда-то красовалась большая клумба.

— Начинай,— слышится строгий голос командира.

Ребята замахали косами, но трава лишь на мгновение склонялась и, целая и невредимая, выпрямлялась вновь.

Юля Швец старается наколоть на вилы ворох крапивы и отнести к оврагу, но она не накалывается.

Да и у меня работа не ладится. Пила визжит, изгибается и не хочет пилить толстые ветки акации.

Голый энтузиазм и никакой

сноров!<Т*;-~

И тут из-за кустов — смех. Оказывается, за нами наблюдают местные мальчишки и девчонки. Наблюдают и смеются.

Братцы,— кричу им,— вы бы лучше помогли.

— Не-е,— отвечают,— мы' так не умеем.— И опять смеются.

Наконец я начала лучше справляться с пилой. Поняла, как ее надо держать и нажимать. Да и остальные работники постепенно приспособились к своим орудиям труда.

Спрашиваю:

— Может, пойдем покупаемся?

Не пойду, пока этот куст не вырублю.

— А мне два стога травы надо перенести.

— А мне еще угол докосить...

Медленно и неохотно расчищалась поляна перед бывшим домом Вульфа. Поредел кустарник. Пала всемогущая крапива. Стала ясней планировка парка, четко определились дорожки и аллеи, по которым когда-то гулял Пушкин.

На обед мы безнадежно опоздали. Усталые и злые, под палящим солнцем бредем по пыльной дороге. Никто ни на что не жалуется. Молчат. «Ничего, сейчас^я^вас растормошу».

Братцы, а вы знаете, где Александр Сергеевич написал свое знаменитое стихотворение «Мороз и солнце, день чудесный»?

Где, Наталья Владимировна?

Здесь, в этом парке, где вы только что работали.

Неужели... А я и не знал. Вот это — да... А что еще он здесь написал?

Еще? Ну, например: «Зима. Что делать нам в деревне?»

Повеселели. Распрямились. И уже не забудут этот просторный парк и эту поездку в Берново.

А впереди — еще целых пятнадцать дней напряженной работы в Павловском, Малинниках, Курово-Покровском. И ребята потом искренне удивятся. Только на один вопрос я не смогу и не хочу отвечать: «Почему в этих заповедных местах такое запустение?»

Н. ДАВЫДОВА