Костёр 1989-06, страница 22

Верный слуга облегченно вздохнул и тут же исчез.

Оказавшись вдвоем с Элизой, Монферран нес-

0

колько раз прошелся по кабинету, потом остановился и, помолчав, сказал:

— Лиз, я хочу подать в отставку.

Она посмотрела на него с изумлением, но с тревогой:

— Это всерьез? Что случилось?

— Ничего! — крикнул он.— Ничего! Песчинка упала, букашка умерла! Это ничего не значит! Горы рушатся, народы гибнут... Господь знает: каждому свое... Еще десять лет назад, когда была холера, я подумал: кто я, чтобы распоряжаться жизнью стольких людей? И вот теперь... Ах, если бы ты видела! Что я говорю? Слава богу, что ты не видела. Ребенок погиб, Лиз, понимаешь, ребенок!

— Какой ребенок? Как он попал туда? Расскажи!

Он рассказал ей все, что случилось, упомянул о злобных словах Павла Лажечникова.

Элиза покачала головой.

— Бедные, бедные люди... Жестокие от горя.

— Это они-то жестокие? — Огюст рассмеялся.— Они невыносимо покорны всему... Бунт этого богатыря в сущности жалок... Но он прав! Прав! Двадцать с лишним лет я стараюсь не замечать. Гнилых бараков, трехэтажных нар, единственной койки в больнице на две с половиной тысячи человек рабочих, из которых заболевает и калечится каждый шестой... А смерть шестидесяти позолотчиков?! Они отравились парами ртути и умирали в муках... Ты понимаешь, Лиз, шестьдесят человек умерли почти на глазах моих, а я дал им умереть!!!

— А что мог поделать ты? —.спросила Элиза, стараясь заглянуть в его лицо.— Ведь иначе нельзя строить.

— Да! Иначе нельзя. Так же строились египетские пирамиды! Нет, я не хочу, я не могу больше... Двадцать лет... Двадцать два... Мне не выдержать. И ведь писал же рапорт за рапортом, требовал одного, другого... Сто раз говорил этим

чиновным рожам, что люди мучаются, что нельзя так их мучить, что люди ведь... Да какое им дело?! Чем выше, тем дальше от этого, а для тех, кто совсем высоко, мои мужики и вовсе ничего не значат! Мужиков много! Эти перемрут, новых согнать можно... Боже мой, боже мой! А они молчат... Послушай, Лиз, я прошу тебя, уйди, я прошу тебя... Дай мне успокоиться...

Затворив за Элизой дверь, Монферран кинулся к столу, схватил перо.

— Напишу прошение... Не может быть, чтобы мне отказали. Я начал, я хорошо начал. Пускай другие закончат.

«Другие не закончат!» — проговорил из глубины его сознания знакомый голос, голос, который он слышал каждый раз в минуту слабости.

— Это ты, проклятый! — прошептал Огюст, неизвестно к кому обращаясь, ибо понимал, что в сущности разговаривает с самим собою.— Ну, послушай, оставь меня, освободи... Я же человек! Смертный, слабый человек! Работа, . которую я затеял, под силу титанам... И я взялся за нее сам и заставил других, таких же смертных, работать, точно они титаны! Ну хорошо, я — это я. А они? Один уже в лицо назвал меня душегубом!

«И ты испугался? — голос был жесток и насмешлив.— Но без тебя собора не выстроит никто. И все, что совершилось, будет совершено зря. Строить должен ты!»

Прошло несколько минут. В дверь кабинета поскребся Алексей.

— Август Августович!

Архитектор повернул ключ в замке.

— Какого лешего тебе надо? Я сказал: никому не трогать меня.

— К вам рабочие пришли,— виноватым голосом объяснил Алеша.— С ними один такой вы-

О

соченный, кудрявый.

— Лажечников? — напрягаясь, спросил Монферран.

— Откуда я знаю, как его зовут? Он из новых, я еще их не всех помню по фамилиям. Ну, резчик по мрамору.

— Хорошо! — воскликнул Огюст, выскакивая в