Костёр 1989-09, страница 38
много, много смеется... Но иногда, редко, он плачет. У него есть повесть «Мой добрый папа» о том, как... у мальчика был добрый папа. Папа был музыкант, в гражданскую войну был красным конником. У него сохранилась с гражданской войны большая шашка. Мальчику хотелось, чтобы папа опять стал военным, надел бы шашку... Потом началась война, папа ушел на фронт воевать с фашистами. На фронте папу убили... «...Папа мой украшает елку. Сначала мы украшали все вместе — я, мама, Боба и папа, — потом мы пошли спать, а папа остался. Он ходил вокруг елки на цыпочках и говорил сам с собой. Но я слышал, что он говорил, хотя он говорил очень тихо, я видел его и слышал: «Вот этот заяц пойдет сюда, нет, пожалуй, сюда... А вот этот шар перевесим вот так... ну, а это уже никуда не годится — три шара вместе! Куда ни шло два, но не три же! Мы их перевесим...» — «Иди спать», — говорит ему мама. «Спите, спите, — говорит он, — я хочу этот шар перевесить. И вот эту грушу...» Потом он садится на стул. Долго смотрит на елку... Это было в прошлом году. Больше я не увижу папу. Мой папа убит...» В повести «Мой добрый папа» Виктор Голявкин рассказал про своего папу и про себя. Эта повесть о том, что нет ничего на свете выше, чем доброта. Все творчество Виктора Голявкина учит нас доброте друг к другу, любви... Многие произведения этого замечательного русского писателя переведены на разные языки. Особенно хорошо их читают в Японии... Как-то раз я поехал в Японию, в городе Токио поднялся на высокую башню, там есть смотровая площадка, сверху смотреть на город и горы вдали... Наверху оказалось пол-ным-полно японских ребятишек: в каникулы или на выходные их привозят в столицу Японии со всех японских островов, и столичных тоже приводят на башню. Тех, кто их привел — школьных учителей, каких-нибудь японских вожатых, — как-то не видно было, будто ребятишки сами по себе. Такие они шустрые, быстроглазые, любопытные, доброжелательные... Они сразу во мне заприметили чужестранца, потянулись пожать мне руку. Их было сто или больше, не сосчитать, но надо было пожать ручку каждого японского мальчика, каждой девочки в отдельности. Из самых задних рядов отчаянно тянулись, чтобы их тоже заметил приезжий дядя, непохожий на японца. На мое рукопожатие каждый японский мальчик, каждая японская девочка стискивали мою руку изо всех силенок, и всем нам становилось хорошо... Вот так же и книги Виктора Голявкина: кто прочтет их, будто почувствует доброе рукопожатие мужественной, доброй, талантливой, много поработавшей руки писателя. Давайте все вместе поздравим Виктора Владимировича Голявкина с его шестидесятилетием, скажем ему: «Спасибо тебе, дядя Витя, что ты был и есть вместе с нами, своими книгами учишь нас доброте!» Фото Б. Гесселя Сеня и его сосед по парте не заметили, как вошел учитель. Сеня нарисовал на ладони себя и показал соседу. — Это я, — сказал он. — Похоже? — Нисколько, — ответил Юра, — у тебя не такие уши. — А какие же у меня уши? — Как v осла. — А у тебя нос, как у бегемота. — А у тебя голова, как еловая шишка. — А у тебя голова, как ведро. • — А у тебя во рту зуба нет... — А ты рыжий. А ты селедка. А ты вуалехвост. А что это такое? Вуалехвост — и все. А ты первердер... Это еще что значит? Значит, что ты первердер. А ты дырбыртыр. А ты выртырвыр. А ты ррррррр... А ты ззззззз... А ты... ы-ы! — сказал Юра и увидел рядом учителя. — Хотел бы я знать, же все-таки вы такие? спросил учитель,— кто |
