Костёр 1990-01, страница 20

Помню свой поход в знаменитую ШКИДу. Там спор разгорелся: можно ли шкидовцев в пионеры принимать? Многие взрослые считали, что нельзя — все-таки бывшие беспризорники, поведением не блещут. А мы, комсомольцы, считали — можно! Раз тянутся ребята к пионерам, хотят делом заниматься, нельзя их отгонять. А оценки неважные и озорство... Что ж... Не это ведь главное.

Да_г это не было главным. Но теперь... К нам приходят десятки горьких и обиженных писем от ребят, которых не приняли в пионеры из-за оставленной дома линейки или из-за беготни на переменах. Их школьные удачи и неудачи стали главным мерилом при вступлении в пионерскую организацию. Ребята пишут, что почти все за них решают учителя — кого в пионеры принимать, какой сбор проводить, куда в поход идти. Не пора ли пионерам начать «борьбу за независимость»?

Когда мы создавали первые отряды, нам и в голову не приходило, что главным местом их жизни станет школа. Хотя за помощью к педагогам, конечно, обращались. Например, заведующая Петроградским облоно Злата Ионовна Ли-лина помогала нам обучать вожатых, налаживать контакты с директорами школ. В ту пору в них было много учителей, работавших еще до революции. Их интересовала только учеба. И хотя «кондуитов» уже не было, многие школьные работники рады были сохранить старые порядки.

Поэтому мы стремились, чтобы в каждой школе было крепкое «пионерское ядро», как мы его тогда называли. Ведь в школу приходили ребята, записанные в разные пионерские отряды, каждый мог принести что-то интересное, полезное. Вот мы и хотели, чтобы ребята-пионеры могли как-то повлиять на школьную жизнь, чтобы они принесли в школу дух свободы и демократии.

Сейчас ребятам трудно уйти от опеки учителей — уж слишком много лет она продолжа

лась. Но надо пробовать. Создавать отряды вне школы, искать вожатых. Мне трудно что-то посоветовать, ведь моя «пионерская жизнь» кончилась еще в 20-х годах.

— Простите,' а почему так получилось, что вы, преданный пионерии человек, отошли от ее забот и проблем?

После 1926 года многих комсомольских работников, начинавших еще при Ленине, сместили с постов. Начинались сталинские времена. Я занялась совсем другим делом. Окончила рабфак, потом Технологический институт, стала химиком. Написала кандидатскую диссертацию, но защитить ее уже не успела — шел 1936 год. После одного горя — убийства Сергея Мироновича Кирова пришло еще более тяжкое и страшное. Репрессии. И меня как бывшего секретаря ЦК ВЛКСМ, бывшего члена Петроградского Совета одной из первых выслали из Ленинграда. В обкоме партии нам с мужем сказали: «Выбирайте любой город за Уралом». Мы открыли географическую карту и выбрали Омск. Ни друзей, ни знакомых, ни родственников у нас там не было. Выбрали наугад.

И я, специалист по производству искусственных волокон, стала в Омске специалистом по сельскому хозяйству. Но долго проработать не пришлось. Вскоре ко мне на работу пришли два человека, пригласили поехать с ними. Я думала — на очередную консультацию, ме

ня часто в колхозы вызывали. Но привезли меня в тюрьму. Дома уже шел обыск. Ни одного документа не оставили — ни мандатов делегата съезда, ни удостоверения члена Петро-совета, ни даже паспорта... Партбилет был у меня при себе. Его отобрали уже в тюрьме. Следователь сказал: «Вы поддерживали врага народа Зино-

, ведь он был председателем Петросовета. Над ним идет суд в Москве». Близко я Зиновьева не знала, хотя как член Совета, конечно, встречалась с ним, да и его жена, Злата Лилина, иногда рассказывала о муже. Ничего дурного я о нем сказать не могла. И за собой вины никакой не чувствовала. Мне не в чем было каяться.

Но самое страшное было не тюрьма и не допросы — дома остались сын и шестимесячная дочка.

Помог муж! Каждый день он ходил к следователю, просил, требовал, доказывал. И случилось чудо. Меня выпустили. Под расписку. Но скоро чудо закончилось — забрали мужа. Такое тогда было время...

— Евгения Соломоновна, вы нередко встречаетесь с ребятами. Какие вопросы они чаще всего вам задают?

— Раньше меня заученно спрашивали про речь Ленина на 111 съезде комсомола. Ну, еще про мое участие в гражданской войне. Теперь все чаще спрашивают и о 37-м, о так называемых «врагах народа». И о том, почему был застой. Не на все вопросы я могу ответить. Порой трудно рассказывать о пережитом.

Однажды один мальчик спросил: «Почему взрослые не рассказывали нам правду о Сталине, о людях, которых он замучил? Почему моэдчали столько лет?» Я не знала, как ответить. И сейчас не знаю, как рассказывать ребятам об этом страшном прошлом...

Но, наверное, это .надо делать. Чтобы поняли: защищать нужно только правду, а не красивые лозунги. Наверное, это и есть главное дело пионеров. Главное дело всех.

С Е. С. РУБИНОИ беседовала М. ВАСИНА