Костёр 1990-02, страница 50

с

Остался я без деда вдвоем с батькой на хозяйстве. Отец же был еще маленьким, только на палках дрался да с девчатами гулять учился, а баба была уже очень старая, и мы с женой все хлопоты на себя взяли; она, бывало, борщ варит, а я в лес за дровами езжу, а баба с отцом только готовое едят да над нами командуют.

Жена с бабою, бывало, любили парное молоко, а я с батькою кислое; так жена его по станице парит-парит, а мы за печкою с отцом киснем-киснем, пока дождемся да и наедимся.

Один раз поехал я в лес по дрова, а отец с женою дома, на хозяйстве остался. Приехал в лес, ищу дров, а их нету; что, думаю, за черт, куда ж они подевались? Смотрю — дерево, я к нему, а там дупло, а в дупле поросята печеные визжат.

Я очень обрадовался, потому что голодный был. Всовываю в дупло руку — не лезет, вставляю ногу — не лезет. Что делать? Тогда я разбежался да и заскочил весь. Наелся поросят, стал вылезать, ан нет — не вылезу. Может, поросятами объелся. Думал я, думал, да все не в лад. Насилу додумался! Взял сбегал за топором, прорубил дырку да и вылез.

А тут жара такая, что пот с меня так и льет! Кинулся я к воде, хотел напиться, а она замерзла. А над речкою вербы росли, а на вербах груши уродились, да такие пахучие, что как понюхаешь, так оскома прямо на нос садится. Отломил я одну ветку, стряхнул груши и стал лед долбить, да никак не пробью — толстый очень. Полез я в камыш, достал топор и вырубил прорубь.

Только стал воду пить, как слышу, кобыла моя кричит не своим голосом. Кинулся я в лес — вижу, страх какой,— волки на кобылу напали и все пузо разорвали, так что кишки повыпадали и печенки разбрелись кто ку л. Пропала кобыла да и только! Стал я за волками гоняться да топором в них бросать, так разве ж в них попадешь. Хитры! Сами бегут, а сзади хвостами прикрываются, топор на хвосте поскользнется да и упадет набок! Гонялся, гонялся — ни одного не убил,

а песку тогда у меня не было, чтобы глаза им позасыпать.

Вернулся я к кобыле, рассмотрел получше и вижу — не все дело пропало, потому что кобыла на землю еще не упала, а на ногах стоит. Выломал я хворостину и давай печенки собирать да кобыле в пузо зашивать. Зашил все как следует, сел верхом и поехал; еду, еду, вдруг — что такое — кобыла моя раз и встала, я ее батогом, я ее кнутом — не идет и все тут. Что ж, думаю, такое, чего она не идет? Оглянулся назад, а из стебля, что я пузо зашивал, выросла высокая верба, вцепилась верхушкой в самое небо да и не дает нам с кобылой ходу.

Вот так штука! Стою я, смотрю, а дальше и думаю: полезу-ка вверх, обрублю ветку, чтоб она за небо не цеплялась. Взял и полез аж на самый верх вербы. Стал ветки обрубать, да ненароком как засажу топор в самое небо, а оно только — тресь! Как склянка на меня и посыпалось! Глянул я, а на небе — дырка. Тут я и надумал: а давай, мать честная, залезу на небо, ведь сроду там не

46

I

. I