Костёр 1990-08, страница 14

с жеребятами из отцовских стад. Я вспоминаю все, что мне не полагается помнить, и говорю с собой на своем родном языке...— Она вдруг замолчала и с удивлением уставилась на Марка.— Я и сейчас говорю с тобой на своем родном языке! И давно я перешла на него?

— С той минуты, как сказала, что твое настоящее имя Коттия.

Она кивнула. Ей, видимо, не приходило в голову, что слушатель, которому она изливает свои печали,— римлянин. Не приходило это в голову и самому Марку. Он понял одно: Коттия тоже живет на чужбине. Она передвинулась ближе к нему и плотнее закуталась в складчатый алый плащ.

— Мне нравится в твоем плаще,— сказала она.— В нем тепло и надежно, наверное, птица чувствует себя так внутри своих перьев.

Из-за изгороди неожиданно послышался голос, пронзительный, как крик павлина перед дождем:

— Камилла! Сокровище мое! Камилла, госпожа моя!

Коттия разочарованно вздохнула.

— Это Нисса. Надо идти.

Она неохотно встала, сбросила тяжелый плащ, но все еще медлила, а визгливый голос между тем все приближался. Наконец девочка выпалила:

— Позволь мне прийти еще! Пожалуйста! Мо

жешь не разговаривать со мной, не обращать на меня внимания.

— О, госпожа моя! Где ты, дитя Тифона? — раздался вопль совсем близко.

— Приходи, когда захочешь. Я всегда буду рад тебя видеть,— торопливо проговорил Марк.

— Я приду завтра,— пообещала Коттия и направилась в сторону старого вала, держась величественно, как королева.

Услышав шаги на траве, Марк повернул голову и увидел Эску.

— Эска, почему все пограничные племена отвергают нас с таким ожесточением? — спросил он, поддавшись минуте.— Ведь племена на юге — те легко привыкли к нашим обычаям.

— У нас свои обычаи.— Эска присел рядом со скамьей на одну ногу.— Южные племена утратили свое древнее право первородства еще до того, как легионы начали войну. Они продали его за то, что им давал Рим.

— Но чем плохо то, что давал Рим? Правосудие, порядок, хорошие дороги — разве они не приносят пользы?

— Кто спорит, все это хорошо,— согласился Эска.— Но слишком велика цена.

— Какая цена? Свобода?

— Да, и еще кое-что.

— Что именно? Скажи мне, Эска, я хочу знать.

Эска задумался, глядя прямо перед собой.

— Посмотри на рисунок, вытисненный на ножнах твоего кинжала,— сказал он наконец.— Зи-дишь, вот тут скупой изгиб, а тут для равновесия другой, обращенный в другую сторону, а между ними — маленький круглый твердый цветок. И этот рисунок повторяется не раз, а вот тут, и тут, и там. Красиво, да, но для меня это так же лишено смысла, как незажженная лампа.

Марк кивнул, когда тот поднял на него глаза.

— Продолжай.

Эска взял щит, отложенный Марком из-за прихода Коттии.

— А теперь погляди на эту шишку. Вот вы

пуклые линии, они разбегаются в стороны, как разбегаются волны, как расступается воздух от ветра, как звезды передвигаются в небе, а летящий песок сбивается в дюны. В этих линиях сама жизнь, и человек, который их изобразил, сохраняет знание того, что ваш народ давно перестал понимать. Если когда-нибудь владел этим знанием.— Опять он устремил очень серьезный взгляд на Марка.— Нельзя ждать, чтобы человеку, делавшему этот щит, жилось легко под властью человека, сделавшего ножны к твоему кинжалу.

— Ножны делал ремесленник бритт,— упрямо возразил Марк.— Я купил его, высадившись в Британии.

— Да, бритт, но рисунок-то римский. Он так долго жил под крылом у Рима — и он, и его предки,— что забыл обычаи и дух своего народа.— Эска положил щит на место.— Да, вы строите ровные и длинные каменные стены, прокладывая прямые дороги, создаете справедливые

законы и обученные войска. Нам это известно. Мы знаем, что ваше правосудие надежнее нашего, а когда мы восстаем против вас, наши орды разбиваются о дисциплину ваших войск, как о скалы. И нам этого не понять, у вас во всем виден четкий порядок, а для нас существуют только свободные линии щита. Нам не понять вас. А когда со временем мы начинаем понимать ваш мир, мы слишком часто перестаем понимать свой.

Наступило молчание, оба молча следили за тем, как Волчок гоняется за жуком. Наконец Марк проговорил:

— Когда я полтора года назад приехал сюда с родины, все мне казалось таким простым.

Взгляд его опять упал на щит, лежавший на скамье, и он увидел странные выпуклые линии новыми глазами. Эска удачно выбрал сравнение: между правильным рисунком на ножнах и неправильной, но властной красотой щита пролегало расстояние, выражавшее разницу между двумя мирами. Однако между отдельными людьми, такими, как Эска, Марк, Коттия, расстояние могло сократиться, можно было протянуть руку — и разницы как не бывало.

Перевела Н. РАХМАНОВА

Продолжение следует.

12