Костёр 1990-09, страница 9

— Ну чего, скажи ей. Если бабки есть, пусть берет.

— Да что ты, Люсь! У нее, что касается обуви, просто бзик какой-то: больше тридцатки не тратит. Откопала какую-то палатку, уцененку в общем, на Тишинском рынке. Купила там летом две пары: одну за пятнадцать рублей, а другую за двадцать восемь что ли? Я их чуть в окно не выбросила! Только ты — никому об этом, ладно?

Хотя опасения в данном случае были излиш

ни

и так ясно, что никому...

ч •

Люськина бабка была не в духе. Она сидела у окна и обметывала петли на своем драповом пальто. Пальто стойко пережило драповое безвременье, и теперь, почти не потеряв экстерьера, собиралось служить и дальше верой и правдой своей хозяйке. Поясница у бабушки была замотана шарфом, из-за которого выпрастывался шнур электрической грелки.

— Чего, баб, аккумуляторы подсели? Только не нуди сегодня, ладно, а то я злая, как ведьма! —

предупредила с ходу Люська и стала пить чайный гриб прямо из горла трехлитровой банки, обмотанного марлей.

— Все, до Сретения дорабатываю и ухожу, нет больше сил,— сказала Люськина бабушка резко

и твердо, как будто они собирались ее переубеждать.— Всю лестницу какой-то краской или клеем изгадили, пусть сами и скребут. А я — проживу: смертное сложила, на похороны да помин собрала... Одежа есть, а на хлеб да за комнату заплатить много не нужно! С двенадцати лет как без матери мы осталися, так и пошло: то по людям жила, готовила-убирала...

— ...то в цеху краска да кислота все легкие проели, то лестницы да подъезды,— продолжила в бабкиной интонации Люська.— Ну ведь не уйдешь никуда, знаю я тебя, поворчишь, да опять останешься, сколько раз уже...

— Раньше силы были, да и люди как-то пооп-рятней, покультурней. Здоровались. Все, хватит, отработалась! Так матери и скажи: бабушка, мол, только до Сретения...

— Ба, а при чем здесь мама? — стала закипать Люська.— Это твое дело: хочешь —

— уходи,

хочешь — оставайся. Мы что, у тебя — деньги берем? Мы, между прочим, не нищие!

Люська опять прильнула к банке с чайным грибом, бабушка отложила пальто, потянулась к

розетке выключить грелку, ойкнула от боли. Она была очень старенькая, с темным изжитым лицом, и Надя терпеть не могла, когда Люська разговаривала с ней в таком пренебрежительном тоне.

9