Костёр 1991-03, страница 42

ж

ила на свете девочка, ее звали Мария Сибилла Мериан. Ее отец был немецкий художник, и в доме было много картин и книг с картинками. Мария Сибилла любила разглядывать рисунки с изображением далеких стран и диковинных зверей. Особенно любила она один рисунок — на нем по деревьям бегали обезьяны, в лесной чаще прятались леопарды, а в них стреляли из луков обнаженные темнокожие люди.

— Вот вырасту,— думала она,— и увижу все это своими глазами. И нарисую еще лучше.

Вокруг дома Марии Сибиллы было множество цветов, а еще росли шелковичные деревья. Девочка часто залезала на них, чтобы полакомиться сочными ягодами. Рядом, в просторном сарае, ее мать разводила шелковичных червей — так называют гусеницу бескрылой бабочки, тутового шелкопряда. Каждое утро девочка срезала охапки листьев шелковицы и раскладывала их на полках, где ползало множество гусениц; весь сарай был полон странным хрустящим звуком — это тысячи гусениц грызли листья. Девочка чистила полки, сортировала гусениц по размеру, собирала в корзинку их белые продолговатые коконы, сплетенные из тончайших нитей. Из этих нитей ее мать делала шелк, на котором вышивала людей, животных, а особенно часто — цветы. Мария Сибилла оказалась способной ученицей и научилась вышивать не хуже матери, но больше всего она любила сидеть в саду и рисовать цветы и насекомых. Она рисовала их так же тщательно, как вышивала — самыми тоненькими кисточками на плотной белой бумаге.

Насекомых тогда не любили, нередко называли «омерзительными тварями», но маленькая Мария Сибилла могла часами любоваться жуками и их блестящими панцирями, длинноногими кузнечиками и причудливо окрашенными гусеницами, неторопливо ползающими по листьям. Порой она дразнила гусениц, трогая соломинкой; одни падали на землю, сворачиваясь пушистым клубочком, другие изгибались и выпу

скали сзади длинные извивающиеся нити, похожие на жала, чтобы испугать врага.

В саду, на лугах, в кустарнике у стен старой крепости она отыскивала самых разных гусениц и выкармливала их. Потом они окукливались, сплетая шелковистый кокон или просто прицепившись к веточке. Сколько раз Мария Сибилла любовалась маленьким чудом, когда куколка, похожая на спеленуто-го ребенка, лопалась и из нее осторожно, понемножку выбиралась бабочка — сперва нескладная, почти бесформенная. Посидит, соберется силами — и вдруг разворачивает крылья, словно ярко раскрашенные паруса.

Девочка выросла и сама стала художницей. Она научилась переносить рисунок на медную доску тончайшим стальным резцом, а потом печатать с этой доски гравюры — точные копии рисунка. Правда, они получались черно-белыми, зато с одной доски можно было сделать много отпечатков и потом раскрасить их. Гравюры можно было переплетать как книги, и стоили такие книги недешево. А ведь Марии Сибилле надо было зарабатывать на жизнь. Она сделала несколько таких книг с гравюрами цветов, их стали покупать. И тогда она напечатала «Книгу гусениц» с множеством великолепных рисунков. На них были и растения, на которых живут гусеницы, и сами гусеницы, и куколки, и вылетающие из них бабочки. Не забыла она нарисовать и яйца, отложенные бабочками на листья.

Надо сказать, что в те времена если художники и рисовали бабочек и других насекомых, то обычно брали мертвых, засушенных, не очень похожих на себя. И главное — никто тогда еще не умел наблюдать за их жизнью. Даже опытные натуралисты, исследователи природы, нередко считали гусениц просто червяками и не догадывались, что гусеница — это будущая куколка и что в куколке таится ба-

j

бочка. А Мария Сибилла, ухаживая за шелковичными червями, знала это с детства.

Когда «Книга гусениц» появилась в книжных лавках, о ней сразу стали говорить. Ху

дожники восхищались изяществом и тонкостью рисунка, красотой крыльев бабочек. А ученые были ошеломлены — ведь эта женщина, не учившаяся ни в каких университетах, смогла увидеть, изучить и показать всему свету удивительное явление — превращение насекомых.

Ученые любят называть новые открытия словами, взятыми из древних языков. По-гре-чески «превращение» — это «метаморфоз». Так и назвали преображение гусеницы в куколку, а затем в бабочку. Мария Сибилла открыла его не самой первой, зато изучила превращение у десятков бабочек и показала его всем на своих рисунках.

Мария Сибилла Мериан была тихой, спокойной женщиной, и жизнь ее текла спокойно и тихо. Она переехала из Германии в Голландию — страну, где особенно любили цветы и где за ее рисунки и вышивки платили немалые деньги. Она растила дочерей, рисовала насекомых и начала стареть. Ей исполнилось пятьдесят два года, и казалось, что все самое интересное в ее жизни было уже позади. Но сама она думала совсем иначе.

Сколько раз, рассматривая разные диковины, привезенные из далеких стран купцами и путешественниками, она любовалась огромными бабочками, поразительно яркими жуками, причудливыми богомолами. Но все они были мертвые, высушенные, с обтрепанными крыльями и сломанными ногами. Как красивы они должны быть у себя на родине, среди диковинных цветов и плодов, как интересно было бы наблюдать их превращения! И вот однажды на небольшом торговом судне Мария Сибилла с младшей дочерью, тоже художницей, отправилась не куда-нибудь, а в далекую Южную Америку, в голландскую колонию Суринам.

Когда она сошла на берег, то у нее разбежались глаза, она не знала, на что смотреть — на огромные стаи алых, как заря, птиц-ибисов, или на сонных крокодилов-кайманов,спокойно