Костёр 1991-06, страница 39JV Днем в Нохуре тихо и малолюдно. Изредка проедет на ишаке какой-нибудь седобородый старик в ярком халате и тельпеке — головном уборе наподобие папахи. Или, погоняя хворостиной мула, пройдут девочки — туркменки, в платьях до пят, косынках и пионерских галстуках. На узких, обнесенных высокими каменными заборами улочках, эти старики и девочки появляются неожиданно и так же неожиданно исчезают. Мне кажется, что они исчезают не за ближайшим поворотом дороги, а где-то в глубине веков нохурской истории. Старый учитель Кака Нурму-радов халата и тельпека не носит. Не носит и бороды. Он худ и высок, у него добрые гол глаза. Сейчас он сидит на кор-^ точках под деревом и монотонн бормочет загадочные и непонятные слова: Мой-мой, сия мой, Сарих мой, сефик мой, Гузмаган мей, Рагымы сэн? WCJfcV О убые Обязательно О постарайся запомнить,— шепчет моя подруга и переводчица Гуля.— Это офсун — самое настоящее заклинание. Им можно спасти жизнь человека после укуса тарантула. По-русски оно звучит так: Паук-паук, черный паук, Желтый паук, глупый паук, Страшный паук, Враг ли ты? Но это — только первый офсун. Всего их четырнадцать. И сначала заклинатель как бы заигрывает с тарантулом, а затем сам ему угрожает. Вот пример: «Сюда приходи, отсюда выходи. Не выйдешь — прижгу каленым железом, клянусь великим Аллахом! Выходи вместе с богачами, с семью крепостями, семью мулами, с двенадцатью братьями. По одному, тьфу, выходи. Не выйдешь — прижгу каленым желе- й «ш /Л « > л зом, сровняю с землей. Ей-богу, так сделаю...» — И ты веришь в подобные чудеса? — спрашиваю я Гулю, с которой целых пять лет вместе училась в Ленинградском университете. — Да,— отвечает она, почти не задумываясь.— А ты? Я не знаю, что ей сказать, й отвечаю вопросом на вопрос: — Значит, если тебя укусит тарантул, Кака-ага сможет тебя спасти? Но вопрос задан не ей, и старый учитель это понимает. Он долго молчит. Потом медленно поднимается и говорит: — Знать заклинания.— не самое главное. Что из того, что я знаю их наизусть? Ничего. Нужно не только знать, но и уметь командовать войском джиннов. Если б я умел ими командовать, я бы мог помогать. К сожалению, сейчас никто этого не умеет. Но я знал человека, который мог спасти от ✓беды! Его звали Торе-ходжа. Это было еще до войны с фашистами. Хорошо помню, как председатель нашего колхоза просил Торе-ходжу лечить людей, укушенных тарантулом. И он их вылечивал. В 1940 году я сам наблюдал обряд исцеления. Когда Торе-ходжа кончил читать заклинания, у больного не осталось на руке даже пятен от укуса. Хотите верьте, хотите — нет, но так было. До школьного музея рукой подать, но идем туда долго — в поселке есть что посмотреть. Нохур сам как экспонат — экспонат фантастического музея, что называется Средней Азией. По дороге замечаю какие-то развалины — оказывается, здесь была медресе, мусульманская школа. В медресе изучали арабский и персидский языки, мусульманское право и законоучение. Потом, у кого-то во дворе, меня подводят к большим диковинным камням. Их бока блестят как отполированные. На одном — окаменевший отпечаток лапы неизвестного крупного животного. На другом — вдавленные в каменную поверхность три окружности, одна в другой. И Кака Нурмурадов снова начинает рассказывать, называя имена древних героев. Но — увы! Я почти ничего не понимаю. Воодушевляясь, рассказчик то и дело переходит на туркменский, а Гуля забывает переводить — она сама впервые в жизни слышит эту историю. Третий раз мы сворачиваем с дороги, чтобы посмотреть огромную чинару со сквозным дуплом. Оно начинается у основания дерева и поднимается гораздо выше человеческого роста. Издавна повелось,— гор до произносит Нурмурадов, что даже зимой, замерзая от 34 I |