Костёр 1991-08, страница 16

лали тогда ночью, чтобы отыскать моего мальчика.

— Я не нашел его! — заметил Монсен.

Но желание найти и ваши старания были не менее прекрасны и не менее велики,— возразил отец.— Именно это и зачитывается.

— Но не в том случае, когда речь идет о часах,— произнес Монсен.— Либо часы идут верно, либо неверно. А старание ни капельки не зачитывается, хоть надрываетесь вы целый день напролет, если часы не идут верно, старания ваши — безрезультатны.

Да, но люди все же не ча-возразил отец. Нет, они не часы,—

сы!

Тогда я охотно купил бы- у вас щенка,

Если только они не все уже обе-

сказал отец.— паны.

— Все будет в порядке, все!

Нильс едва поверил собственным ушам. Все будет в порядке, все! Все будет в порядке, все! Щенок от Кари! Все будет в порядке, все!

Поезд ушел, и отец с Нильсом остались на перроне одни. Нильс повернулся, чтобы идти домой, но отец сказал, что им надо еще пойти по одному делу.

— Лучше, если ты пойдешь со мной, Нильс!

Они шли вдвоем по дороге, Нильсу было любопытно, куда это идет отец. В особенности, когда они остановились перед домом Монсена и отец постучал в дверь его квартиры. Отец, вероятно, никогда не думал, вероятно, они никогда не думали о том,— да, о том, чтобы привлечь Монсена к ответу или оскорбить его, или потребовать от него извинения! И вот теперь, когда все было так хорошо! Неужели отец может, неужели отец может желать этого! Неужели он может даже подумать о таком! А иначе — зачем ему идти к Монсену?

Один тявкнул и Монсен вышел в домашних туфлях в коридор. Глаза у него были сонные.

— Что случилось? — спросил Монсен.

Вид у него был такой, словно ему хотелось сказать что-то еще. Он словно жевал эти слова, нашупывал их, словно больной зуб. А потом сказал:

— Входите!

Отец с Нильсом стояли в комнате Монсена и Монсен работал челюстями, словно во рту у него была таблетка, которую ему не хотелось выплевывать, но которую он не мог проглотить.

— Я пришел поблагодарить вас,— сказал отец.—' Нильс и я пришли поблагодарить вас

- подтвердил Монсен.

И, выйдя в лавку, он вскоре вернулся с часами на ремешке, с красивыми часами, с очень дорогими часами. Взяв руку Нильса, он снял часы, которые тот носил, часы, подаренные тетей Бетти, и сказал:

— Эти часы, возможно, нуждаются в проверке

после того, как ты лежал с ними в сугробе. Гм!

Надев Нильсу новые часы на запястье, он протер стекло замшей, а потом громко и отчетливо произнес:

— Прости меня, Нильс!

И это произнес Монсен!

— Человеку свойственно ошибаться, — сказал отец.

— Тем хуже! — сказал Монсен.

— Спасибо и тебе зи помощь, Один, — побла

годарил собаку Нильс. — Теперь у нас тоже будет собака, отец сговорился о щенке от Кари. Он станет таким хорошим, а я буду так заниматься с ним! Он станет таким шустрым, а я буду так любить его...

— Гораздо важнее любить кого-нибудь, чем чтобы тот был проворным, — сказал Монсен. — Да-да, — добавил он, рассердившись на себя за то, что допустил такую сентиментальность. — Я вообще-то слышал, Хауге, что вы играете в шахматы?

Да,

ответил отец. — Конечно, до мастера

за ту бескорыстную работу, которую вы проде- Тебя так долго не было!

мне далеко...

— Садитесь! — пригласил Монсен. — Черные или белые?

Нильс пошел домой один и был так рад, что смеялся и пел вперемежку. Но он был не один. Рядом с ним шла большая, нарядная овчарка, черно-серая, самая красивая, самая умная, самая сильная, самая верная из всех собак на свете! Такой никто никогда не видел! И которую никто другой видеть не мог!

— Идем же, Серолап! — сказал Нильс. —

Перевод с норвежского Людмилы БРАУДЕ