Костёр 1991-08, страница 15

лю-

— Нам все равно делать нечего, так что мы можем сопровождать тебя,— сказал благостного вида, склонный к полноте человек, который был самым старшим из них.

— Вы можете оставить чемоданы здесь,— безно предложил человек, стоявший за конторкой.

— Большое спасибо, но мы лучше возьмем их с собой,— сказал благостного вида господин, дружелюбно кивнув.

— Странные деньги, от них пахнет плесенью,— сказал представитель компании САС.

Мне кажется, у них у всех довольно затхлый вид,— заметил его коллега.— Но для того, чтобы лететь самолетом, не нужно предъявлять справку о хорошем поведении, о прилежании и о том, что все в порядке.

Трое взяли машину и поехали на улицу, где жил Омар; вместе вошли они в дом и поднялись по лестнице.

Открыв чемоданы, они вытащили оттуда лопаты и прочие мелочи, которые им больше были не нужны. Затем стали оглядываться в скромном жилище Омара, чтобы найти какие-то вещи и заполнить ими пустые места в чемоданах, вещи, которые годились бы как тайники для денег на случай, если таможенник откроет чемоданы. К счастью, паспортного контроля в Швеции больше не было!

— Может, мы найдем какую-нибудь обувь или что-либо в этом роде на чердаке пекарни? — спросил Подхалим.

— Пойду посмотрю! — ответил Омар.

Расмус и Подхалим последовали за ним на большой чердак, чтобы помочь ему присмотреть подходящую одежду и старую обувь.

Десять минут спустя двое дружков с довольным видом снова вошли в комнату. Взяв чемодан Омара, они опрокинули его содержимое на стол, и быстрым движением рук поделили деньги между собой. Затем, рассовав, как могли, свои капиталы в чемодан и рюкзак между вязаными кофтами и трусами, весело крикнули на чердак «прощай!» и пожелали скорейшей встречи. Все такие же довольные, они спустились вниз по лестнице и вышли на улицу.

Они сели в автобус, который долго вез их по пути в аэропорт Флесланд. Никто не повернул голову им вслед, никто не шептался при виде их, никто не показывал пальцем. Сплошная зеленая улица! Нечего бояться. Самолет уже стоит. У них оставалось еще время для легкого завтрака в ресторане.

Теперь они уже не разговаривали друг с другом, они сидели, погруженные в собственные мысли.

Хочу сказать тебе только одно,

начал

Расмус.— Ничего тебе не поможет, даже если ты будешь думать так, что у тебя треснет голова.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Подхалим.

— А то, что тебе не удастся поддеть меня на крючок, и тебе ни за что не связать меня, и не стянуть мои вещи, как не удастся и все прочее, что ты пытался придумать.

— Как тяжко, должно быть, тому, у кого такие дурные мысли,— огорченно сказал Подхалим.

— У меня точь-в-точь такие же мысли, как и у тебя,— подтвердил Расмус.

— Думаю, лучше мне из Осло поехать в Копенгаген,— сказал Подхалим.— У меня нет большого желания делить кров с тобой, и с твоими друзьями в Швеции.

— Ладно, ладно! — согласился Расмус.— Возразить тут нечего!

Непохоже было, чтобы они стали на этой почве недругами, они улыбались как люди, которые понимают и ценят друг друга, восхищаются наивностью друг друга.

— Самолет в Осло! — предупредил громкоговоритель и двое дружков, подхватив ручную кладь, встали в небольшую очередь у ворот.

— А вы не откроете, фрёкен? — спросил Расмус красивую, юную стюардессу, такую кроткую и милую, стоявшую в ожидании у ограждения.

— Конечно,— сказала она.— Мы ждем только сигнала.

Расмус и Подхалим смотрели на светлый, большой самолет с распростертыми крыльями, так красиво лежавший на своих маленьких колесах, — самолет, который унесет их прочь от всех трудностей и всех запутанных вопросов, от Сони в куче грязного белья и от Омара в кадке из-под муки, от мальчишки в снежном сугробе и от Бергенской окружной тюрьмы, от здания Суда, где судья восседал за темной решеткой и оглашал законы, и присуждал штрафы! Прочь от всего глупого и скучного, от надоедливой работы и мелкого . плутовства — навстречу светлому будущему в чужой стране! Они были так заняты своими мыслями, что не заметили буквально ничего, пока не почувствовали чью-то руку у себя на плече и, обернувшись, не увидели прямо перед собой лицо полицейского.

— Идем! Спокойно!

Уже подходя к полицейской машине, они услыхали, как светлая, красивая стюардесса сказала:

— Пожалуйста! Самолет в Осло!

Они услыхали, как цепь, преграждавшая вход на летное поле, со звоном упала на землю. И когда они уже сидели в машине по дороге в город, они услыхали, как у них над головой гудит самолет по дороге к свободе.

Кари нужно было уезжать обратно в Берген. Да, Юннесдалу и другим, конечно, тоже. Но Кари — это Кари! Нильс, стоя на перроне, почесывал ее за ухом и ему казалось, что она бесподобна. Ему так что-то хотелось, что он не смел даже думать об этом. Говорить же об этом вообще не смел, ведь прошлым летом что-то в этом роде он уже сказал и получил отказ — тогда он был слишком мал и слишком глуп.

И вот об этом сказал отец! Он сказал совершенно то же самое, что засело у Нильса в голове и так прочно, что вытеснило все остальное.

— Скажи мне, Юннесдал, — обратился к проводнику отец. — Я вижу, что Кари не так уж и молода, но вы все же ждете от нее детенышей?

И Юннесдал ответил, что да, об этом он думал.

13