Костёр 1991-12, страница 5

Костёр 1991-12, страница 5

ПОВЕСТЬ

Г1

Ч. Нордхоф, Дж. Холл

Рисунки В. Аникина

12 сентября на корабле «Дьюк» начался суд над обвиняемыми в мятеже. Был зачитан обвинительный акт и показания капитана Блая, который к тому времени уже ушел в другое плава

ние. Затем начались долгие, подробные допросы свидетелей — членов экипажа, которым вместе с Блаем удалось добраться до Англии. Почти все они давали показания честно, но на

шлись и такие, которые обвинили в заговоре ни в чем не повинных людей, в том числе и Байэма. Обвиняемые

произнесли речи в свою защиту. Осталось лишь ждать приговора.

Наконец, двери кают-компании растворились, профос пригласил публику заходить и произнес мое имя: оно показалось мне незнакомым, словно я никогда раньше его не слышал.

Я вошел в сопровождении лейтенанта со шпагой наголо и четверых матросов, вооруженных мушкетами с примкнутыми штыками.

Суд поднялся с мест, и лорд Худ некоторое время молча смотрел мне в лицо.

— Роджер Байэм! Заслушав свидетелей обвинения, а также доводы, которые вы смогли привести в свое оправдание, и тщательно все взвесив, суд пришел к выводу, что ваша виновность доказана. Суд постановил, что вы будете подвергнуты смертной казни через повешение на борту того корабля его величества и в те сроки, какие будут письменно указаны комиссией при адмирале

флота Великобритании и Ирландии или любыми ее тремя членами.

Я ждал продолжения, хотя в то же время понимал, что все уже сказано. Затем послышался чей-то голос:

* Окончание. Начало в № 9, 10. 11.

— Арестованный может удалиться.

Я не почувствовал ничего, кроме облегчения: все кончилось. Насколько ужасен и позорен такой конец, я понял значительно позже. По-видимому, лицо мое ничего не выражало, и Моррисон спросил:

Ну как, Байэм?

Меня повесят,— ответил я. Мне никогда не забыть выражение ужаса на лице Моррисона. Сказать что-либо он не успел, потому что следующим вызвали его. Мы остались ждать перед закрытой дверью. Коулман, Норман, Макинтош и Берн стояли отдельной группой, а остальные пододвинулись ко мне, словно ища защиты и утеше