Костёр 1992-04-06, страница 4

Сокращенный текст подготовил

Пьер де БОМОН

Перевод с французского

Н. СТАХЕЕВОЙ

Глава первая

БУДЕТ ЛИ НОВЫЙ ХОЗЯИН НА БОБОВОЙ УЛИЦЕ?

Вечером 13 декабря 1838 года высокий, широкоплечий мужчина в одежде рабочего шел по тесным, извилистым улочкам в центре Парижа.

Хлестал крупный, холодный дождь, и мокрые улицы были похожи на реки. Ветер раскачивал фонари. Тусклые полосы света метались в сумерках, выхватывая из темноты грязные дома, узкие крутые лестницы и потоки черной воды.

Прохожий свернул на Бобовую улицу. Пробило десять. В подворотне стояло несколько женщин, напевая вполголоса что-то печальное.

Рабочий подошел к одной из них и сказал:

— А, это ты, Певунья? Поднеси-ка мне стаканчик винца.

— Добрый вечер, Живорез,— ответил нежный, чуть дрожащий голос.— Я охотно бы тебя угостила, но у меня нет ни единого су.

— Ба! Мамаша Наседка поверит тебе в долг. Разве можно отказать такой милашке?

— Господи, я уже столько ей задолжала!

— Ты смеешь мне перечить? Ладно, придется тебя проучить.

Певунья бросилась бежать. Она юркнула в подворотню, преследователь — за нею по пятам. Он уже замахнулся, чтобы ударить девушку, как вдруг его крепко схватили за плечо. Живорез даже скривился от боли:

— Не жми так сильно, Краснорукий. Это и вправду твои владения, но...

— Я вовсе не Краснорукий.

— Что?! Не Краснорукий? Ну, тогда без крови не обойтись. Убери свою лапу.

Однако неизвестный не повиновался, и Живорез почувствовал, что теперь его держат еще и за шиворот.

Певунья взбежала на лестницу и крикнула:

— Спасибо, теперь я в безопасности. Отпустите его, но будьте начеку: это Живорез!

Сей последний выбивался из сил, пытаясь оттолкнуть противника. Но незнакомец проволок Живореза до самых ворот и вышвырнул на улицу.

Живорез тут же вскочил, бросился на незнакомца... и снова оказался на земле. Вскочил — и опять рухнул. Еще раз поднялся, рыча от ярости, но сильные и точные удары вновь сваливали его. Теперь он уже не смог встать и лишь простонал:

— С меня довольно.

Тут к ним подбежала Певунья:

— Не бейте его больше: это далеко не худший человек у нас в квартале. Просто он привык, что все ему угождают. От улицы Святого Элигия и до Собора Парижской Богоматери он самый сильный, если не считать Грамотея.

Незнакомец прислушался: ему показалось, что

никогда еще он не слышал такого нежного, серебристого голоса. Он взглянул на девушку, но густой мрак мешал рассмотреть ее лицо.

Тем временем Живорез пришел в себя, зашевелился и встал на ноги. Певунья потянула незнакомца в сторону дома:

— Берегитесь! Как бы он опять не принялся за свое!

— Успокойся: тогда я его опять уложу.

— Ну нет, нынче я не примусь за свое,— ответил Живорез.— У меня и так башка трещит. Как-нибудь в другой раз... До сих пор в этом квартале один Грамотей мог бы со мной сладить. Но такой взбучки я отроду не получал. Ничего, со всяким бывает. И тебе, рано или поздно, этого не миновать. А пока вытворяй здесь все, что душе угодно. Девчонки будут тебя слушаться, а кабатчики — угощать вином. 'Но скажи ему, Певунья, что я не вор!

— Это правда,— подтвердила девушка.—

Живорез не ворует.

— Тогда пойдем, выпьем по стаканчику,— предложил незнакомец.

— Я охотно с тобой выпью, потому что ты здорово дерешься. Но человек ты не злой... Погоди, а ты не из дружков Краснорукого?

— Я его знать не знаю.

— Раз так, неплохо бы поужинать. Я проголодался. Певунья, айда с нами к «Белому Кролику».

Господин угощает. Идет?

— Идет,— кивнул незнакомец.— Ты составишь нам компанию, Певунья?

— После вашей драки мне и есть-то не хочется.

— Не беда! Аппетит приходит во время еды.

Глава вторая

У «БЕЛОГО КРОЛИКА»

В кабачке «Белый кролик» низкие потолки, закопченные стены, а вместо пола — простая земля. У каждой стены — шесть столиков. Через дверцу в глубине залы можно попасть на кухню, а лестница направо ведет в тесные комнатки.

Хозяйке, по прозвищу «Мамаша Наседка», сорок лет. Это высокая, толстая женщина с кир-пично-красными щеками. У нее мужской голос, огромные ручищи и волосатый подбородок, что свидетельствует о незаурядной силе. Она сама обслуживает посетителей, чистит, убирает, дает напрокат одежду и пускает ночлежников. В каждой из ее крошечных каморок ютится по три человека.

В этот вечер народу в кабачке оказалось немного. Двое лохматых и бородатых оборванцев шушукались, тревожно озираясь вокруг. Один из них носил греческий колпак и тщательно прятал под столом левую руку. Поодаль сидел юноша лет шестнадцати, с тусклым взглядом и трубкой в зубах. Он пил стакан за стаканом.

2