Костёр 1992-04-06, страница 5

■ь

Живорез стал посреди залы, ткнул пальцем в сторону своего недавнего противника и громко заявил:

— Друзья! Этот парень здорово отлупил меня. Поприветствуйте победителя. Держу пари, что он побьет даже Грамотея.

— Что будете есть и пить? — спросила Мамаша Наседка.

— Платит этот господин,— сообщил Живорез.

— Господин... а дальше как?

— Господин Родольф,— ответил неизвестный.

Посетители кабачка удивленно уставились на

Родольфа. У него красивое лицо, быть может, даже слишком красивое, большие карие глаза, прямой взгляд. Тонкая, стройная фигура говорит скорее о ловкости, нежели о силе.

Певунье шестнадцать лет. Она необычайно мила: голубоглазая, с розовыми губками и маленьким носиком. Белокурые волосы обрамляют нежное личико. Ее голос хорошо знаком завсегдатаям «Белого Кролика». Недаром ее прозвали Певуньей. Есть у девушки и другое прозвище: Лилия-Мария.

— Ну так что же? — повторила Мамаша Наседка.

— Подайте-ка нам два литра вина,— распорядился Живорез,— хлеба и бульонки, да побольше. Вот увидите, сударь, отличная штука: остатки всяких вкусных вещей.

Он немного помолчал, потом спросил:

— Какое же ваше ремесло?

— Я художник.

— А! Вот почему у вас такие белые руки. Наверное, неплохо быть художником. Да и заработок, видно, немалый. Ясное дело, вы человек честный, ни разу не судились и в тюрьме не сиживали. А коли так, какого черта вам здесь нужно? Сюда шляются одни воры да убийцы. Все, кого вы сейчас видите, побывали в тюряге. Вам тут делать нечего. Если бы меня пускали в богатые кварталы, я бы и не притронулся к стряпне Мамаши Наседки. Но я оттрубил пятнадцать лет на каторге. Полиция знает меня как облупленного. Стало быть, здесь мне самое место.

— Что же ты натворил?

— Я убил моего сержанта, когда служил в солдатах,— произнес Живорез тихим и печальным голосом.— Мы повздорили, он ударил меня кулаком по лицу. Я света невзвидел от ярости, ну и прикончил его... Когда-то я работал подручным на бойне и становился прямо сам не свой, стоило мне увидеть кровь. Я уже не соображал, что делаю, а только бил, бил что есть силы...

Живорез помолчал минуту и продолжал:

— Меня должны были приговорить к смертной казни. Но раньше за мной не замечали ничего дурного, я даже вытащил из воды двоих товарищей — они тонули в реке... И мне дали пятнадцать лет.

— Чем же ты теперь зарабатываешь на жизнь?

— Разгружаю баржи с лесом. Целыми днями по пояс в воде... Слушайте, почему вы не едите? Тут есть чем полакомиться: кусочки курицы, рыбьи хвосты, бараньи кости, салат. Красотища! Кушай, Певунья... Что-то ты загрустила.

— Ты повидала много горя, малышка? — спросил Родольф. Его голос был так нежен и ласков, что глаза девушки наполнились слезами.

— Да, расскажи нам свою историю, Певунья,— потребовал Живорез, не переставая жевать.— Сдается мне, не очень-то она будет веселой.

— Своих родителей я не помню,— начала Певунья.— Старуха, у которой я жила, говорила, что подобрала меня на улице. Но я ей не верила: уж очень она была злая... Страшная, кривая на один глаз, с перебитым носом. Ее называли «Одноглазая», а еще — «Сова». Она и впрямь смахивала на ночную птицу.

— Воображаю себе эту красотку! — воскликнул Живорез с набитым ртом.

— Продолжай, дитя мое,— сказал Родольф.

Он смотрел на Певунью и думал, что если бы

его дочь не умерла, она была бы ровесницей этой

несчастной.

Певунья вновь заговорила, потупившись:

— Да, ее все звали Совой. А меня она окрестила «Воровкой». Вставать мне приходилось на рассвете. Сова давала мне крошечный кусочек хлеба и отправляла в лавку у, моста Нотр-Дам. Я наводила там порядок, таскала тяжести и возвращалась совсем измученная.

— Зря жалуешься: из тебя вышла красивая девушка,— заметил Живорез, раскуривая трубку.

— А вечером я шла на .Новый Мост торговать леденцами. Я дрожала от холода, плакала, прохожие жалели меня и бросали мне монетки. Чем сильнее я плакала, тем больше мне давали денег. Сова это быстро смекнула. Она сперва избивала меня, а потом посылала на Новый Мост. -А если я приносила меньше десяти су, она опять принималась меня бить. Она больно таскала меня за волосы, а однажды в наказание вырвала мне зуб.

— Вырвала зуб! — ахнул Живорез. — Попадись она мне, эта ведьма, уж я бы ей показал!

Бедная ты, бедная!

— И тогда я сбежала. На Елисейский Полях меня задержал полицейский. Он спросил, что я тут делаю, а потом отвел к судье. Судья попался очень добрый: он отправил меня в тюрьму. Там я ела досыта, никто меня не бил. Я даже научилась шить. Два месяца назад мне исполнилось шестнадцать. Меня выпустили из тюрьмы. Вместе со мной вышла одна из моих подружек, по прозвищу «Хохотушка». Она такая милая: вечно поет или смеется. Поначалу мы каждый день ездили за город. Потом Хохотушка подыскала себе работу! она отличная швея. А у меня не хватило духу последовать ее примеру. Мне хотелось почаще любоваться деревьями, цветами, травой... Так я истратила все деньги, заработанные в тюрьме...

— Ты и вправду славная девушка,— сказал Живорез.— Мне очень жаль, что я пытался поколотить тебя.

Глава третья

РОДОЛЬФ ИСЧЕЗАЕТ

Внезапно двери кабачка распахнулись. На пороге появился широкоплечий мужчина решительного вида.

з