Пионер 1955-03, страница 67
бое небо. Настала такая тишина, что казалось, ни один цветок не шелохнётся. Далёкий гул послышался за лесом, как будто там глухо заворчало что-то большое. — Ну, быть грозе! — сказала мама. Туча поднималась всё быстрее, она словно спешила надвинуться на голубое небо, и в этом её быстром движении от края её отрывались клочки облаков и летели вперёд, к солнцу. Пронёсся сильный порыв ветра, наклонил траву, и все цветы закачались и затрепетали. Край тучи надвинулся на солнце, И вдруг огненной змейкой блеснула молния, и разом над головой раскололся звучный, отдавшийся во все концы неба удар грома. — Бежим! — крикнула мама, и мы побе- Было немного страшно, но больше весело. Пыль так и отлетала на бегу от моих ног. Мама бежала, смеясь и подобрав длинные юбки, порою останавливалась, чтобы отдохнуть. Она отстала, а Лизавета Сергеевна бежала легко, как девочка. Молнии сверкали одна за другой, гром перекатывался гневно и гулко. Но отец уже шёл нам навстречу, и с ним почему-то стало не страшно. Ветер взвил около нас пыль, подхватил откуда-то белый лист бумаги и, словно поддерживая его с обеих сторон, покатил вперёд по дорожке, как колесо, с угла на угол. Ух, как теперь засвистел ветер и понёс песок if мелкие камушки! Первые капли дождя ударили в землю, особенно запахло свежим, и при взблеске молнии я увидела, что роща стоит вся светлая, молодая на синем тучевом фоне и трепетали. Так же и бежавший по дороге мальчуган при свете молнии словно застыл на бегу. Над головой с оглушительным треском снова прокатился гром, но прелесть рощи меня так поразила, что я остановилась и посмотрела ещё раз. — Молодчина!— сказал отец.—Не боишься грозы, это хорошо. Полил дождь, капли его застучали по моей голове, а вот уже и струйка потекла по спине... И мы вбежали на крыльцо, на террасу. — А где же ласточки? — закричала я и вскочила на стул, чтобы рассмотреть их гнёздышко. И оттуда на меня глянули два чёрных глазка испуганной птички. Сквозь слитный шум падающего на деревья и на крышу дождя слышались силь ные порывы ветра, но молнии теперь блистали реже и удары грома всё отдалялись. И тут, весь мокрый, подбежал к крыльцу дядя Пётр и громко крикнул: — Лиза, скорее сухую рубашку! Он переодевался в комнате и не то ворчал, не то сердито читал стихи: — «Не водись-ка на свете вина, тошен был бы мне свет!..» — Что с тобой, Петя? — спросил отец.— лен? Гроза пройдёт, как ещё свежо и прекрасно будет. — Гроза! Что гроза? — сказал дядя.— Сейчас я скажу вам нечто такое, что вы Дядя Пётр сел 1< столу и положил на стол оба сжатых кулака. Глаза его зло блестели. — Пятнадцатого мая в Цусимском проливе японцы потопили всю эскадру Рождественского! Всю. Прекрасные суда, матросы, офицеры — честь русского флота — потоплены, погибли...— И он обвёл глазами лица стоящих около него мамы и Лнзаветы Сер- Обе они испуганно, со слезами на глазах смотрели на него. Отец встал, молча подошёл и тоже сел к столу против дяди Петра. — Несчастная эта война с Японией,— сказал он.— Погнали людей на край света, погубили всю эскадру! — Я шёл сюда и непрерывно ругал скотов и негодяев,—сказал дядя. Можно было легко понять, что дядя Пётр обвиняет кого-то, кто погнал «на край света» люден и кто имеет власть на этом очень далёком, наверно, краю света «губить эскадру». О том, что идёт война, об эскадре, крейсерах я всё-таки имела слабое и весьма туманное понятие: на улицах Москвы в то время продавались интересные открытки из толстого картона, на которых в левом нижнем углу был нарисован русский военный крейсер с пушкой на носу, а в другом углу наискось — японское судно, из-за трубы его выглядывал японец со злым лицом. — Шёл я, ругался на чём свет стоит и со злости купил вот эту штуку- Дядя Пётр полез в карман и вытащил как раз такую открытку. Он подозвал меня, дал мне рассмотреть картинку, потом зажёг спичку и приложил её к дулу пушки, нарисованной на носу русского крейсера. Сейчас же с лёгкой вспышкой зажёгся огонёк, и будто кто-то повёл по картону огненным угольком, побежал наискось через всю открытку к японскому судну. Под самым его 61 |
