Пионер 1956-03, страница 33

лоса которых слились с голосом учителя, опустившегося на колени:

— Отче наш, иже еси на небеси!..

Кое-кто из мальчиков тоже встал на

колени.

От сумки с деньгами осталась лишь крошечная горсточка пепла. Учитель собрал этот пепел и, подняв руку к образу, возопил:

— Святой Луис Гонсага! Прими этот скромный дар от тридцати чистых, не запятнанных грехом душ! Прими этот пепел, в котором заключено презрение к деньгам, священное чувство, испытываемое этими праведными детьми!

И он высыпал пепел в корзину для бумаг.

Ещё две субботы подряд эта сцена повторялась во всех деталях.

В четвёртую субботу один из мальчиков, по имени Мартин, в тот момент, когда учитель протянул руку к сумке, намереваясь снять её Ъ гвоздя для сожжения, поднял руку.

— Что ты хочешь сказать? — спросил наставник.

— Я думал...— начал робко мальчик,— я думал,— повторил он отчётливо, внезапно осмелев, словно благородное намерение, овладевшее его сердцем, придало ему сил,— я думал, что было б лучше вместо того, чтобы сжигать эти деньги, дать их бедным. Я знаю одну женщину в нашем квартале. Она старуха, параличная. Сын у неё пьяница, иногда по нескольку дней домой не приходит, и бабушке нечего есть. Соседи ей помогают. Вот если б мы каждую неделю отдавали ей эти три песо...

Ему не пришлось продолжать. Учитель в первый момент, казалось, смутился, но быстро справился с собой и, приняв свой обычный вид, прервал его. Но он обратился не к мальчику, он обратился к иконе святого:

—■ Прости, святой Луис Гонсага, прости этому маленькому еретику! Это не он говорит! О, нет! Это дьявол глаголет его устами! Это дьявол внушил ему сии богохульные речи! Прости ему! — И он повернулся к Мартину, который теперь дрожал от страха: — И вы не боитесь, сын мой, что отсохнет ваш грешный язык? И вы не боитесь, что святой, оскорблённый вашими преступными речами, попросит всевышнего наказать вас, тем явив пример справедливого суда над еретиком? Вы не боитесь,

что, придя домой, вы найдете ваше жилище ставшим жертвой пламени и лежащим в руинах, под которыми мать ваша нашла свою кончи... О, нет, боже милосердный, я не решаюсь произнести это страшное слово! Прости его, святой Луис, прости его! — И учитель снова обернулся к насмерть перепуганному мальчику:—Думали ли вы о том, что говорите? Нет, вы не думали! Поняли ли вы, что ваши речи были богохульными? Нет, вы не поняли! Предпочесть земную тварь, бренного человека, хоть бы то и была бедная, парализованная старуха, предпочесть святому! Отвечайте! Думали ли вы, какой чудовищный, непростительный, непостижимый грех вы совершаете, произнося подобные речи? Отвечайте!

Мальчик не мог отвечать. Он плакал, горестно, задыхаясь от рыданий, отчаянно глотая ртом воздух. '

— Еретик раскаялся! — торжественно пропел учитель, обращаясь к святому: — Ибо ты явил ему свою милость и отпустил ему его грех, милосердный наш заступник! Благодарю тебя! — И, повернувшись к мальчику, всё тело которого сотрясалось от судорожных рыданий, продолжал:

— Вы раскаялись, и вы прощены! Поднимите голову! Посмотрите на святого; язык ваш согрешил, но душа ваша невинна!

Он подошёл к мальчику, поднял руками его низко склонённую голову, патетически-звонко и отечески-нежно поцеловал его в разгорячённый лоб и крикнул, оглушая присутствующих своим голосом:

— Именем святого Луиса Гонсага отпускаю тебе твой грех!

Мальчик снова заплакал, но теперь эте были не бурные слёзы страдания, а тихие, облегчающие сердце слёзы радости. Другие дети тоже плакали.

И в этот раз, когда огонь начал пожирать сумку с деньгами, весь класс опустился на колени.

Прошло ещё пять недель.

Обряд сожжения денег стал понемногу терять свой торжественный характер. С ним случилось то же, что случается со всеми другими религиозными обрядами, слишком часто повторяемыми: он стал привычным явлением.

Как-то раз кто-то из мальчиков вместо того, чтобы Дать десять сентаво на жертвоприношение, истратил их на сладости. Учитель за него положил деньги в сумку святого. На следующей неделе учителю уже пришлось положить деньги за трёх учеников. Они тоже истратили свои десять сентаво,

31