жил ей все мои прегр'ешения. Их было у меня немало: географ запнулся, перечисляя правые притоки Амура, и я спросил: «Подсказать?» У нас учился сын вице-губернатора Крейтои, чистенький, затянутый, с красными бровками. Все ему было ясно, все он объяснял тоненьким уверенным голосом, так что я от души удивился, узнав, что он не понимает, как происходит размножение в природе, которое мы как раз проходили на уроках природоведения. Я объяснил, и он в тот же день изложил своей бонне это поразившее его естественноисторическое явление. Бонна упала в обморок, хотя я держался в границах урока. Словом, были причины, по которым я бледнел и краснел, ожидая маму и нарочно громко твердя латынь в столовой.

Она пришла расстроенная, но чем-то довольная, как мне показалось. Больше всего ее возмутило, что я хотел подсказать географу притоки Амура.

— Я 'не знала, что мой сын хвастун,— сказала она с презрением.— Да еще и невежа.

— И трус,— сказал я и заплакал.

Это был позор, тем более, что еще утром Пашка рассказал мне о спартанском мальчи

ке, который запрятал за пазуху украденную лису и не заплакал, хотя она его истерзали. Но я не заревел, а просто вдруг закапали слезы. Мама села на диван, а меня посадила рядом.

— Нет, ты совсем не трус,— сказала она.

Пенсне «а тонком шелковом шнурке упало, вдавленные красные полоски на переносице подобрели.

— Я сказала вашему Бороде, что горжусь тем, что ты подошел к Марковскому,— сказала она.-—Подрывать чувство товарищества — это еще что за метода!

Она стала длинно объяснять, как, по ее мнению, должен был в данном случае поступить классный наставник.

Я не слушал ее. Неужели это правда — я не трус?!

Целое лето я старался доказать себе, что я не трус. Сидя под водой, я мучился, думая, что лучше умереть, чем бояться всю жизнь, может быть, полстолетия или даже больше, если я буду жить долго, как дед. А оказалось, что для этого нужно было только поступить так, чтобы мне потом не было стыдно.

Туьют ч

Ирина СНЕГОВА

Бьют часы. Кого? Зачем? Бьют... За что? Скажите... Бьют часы четыре... семь... «Всем, всем, всем: спешите!»

набат,

Рисунки В. Цельмера.

Бьют подъем и бьют отбой. Бьют отъезд и встречу, И яснее этот бой Самой ясной речи.

Бьют часы... Жесток их бег, Точно их движенье... Мчится время... С ним весь век' Мы ведем сраженье.

Хочешь победить в бою, В жизни сделать что-то? Бьют часы... Всю жизнь свою Торопись, работай!

Бьют меня, тебя, его, Чтоб спешили к цели, Бьют за то, что ничего Сделать не успели. Бьют не в бубен — бьют в Бьют тревогу грозно. «Торопитесь, — говорят, — Чтоб не стало поздно!»

25