Пионер 1981-02, страница 28

Оглаживая рукояти штурвала ладонями в несмываемом мазуте, отец улыбался и хмурился одновременно.

осталось,—говорил он.— Не осталось—не надо. Тебя нашел—откуда они взялись? До этого последний раз плакал, когда маму про-

Упоминание о маме болью отозвалось в душе девочки. Она зажмурилась, пережидая боль, открыла глаза и увидела, как прямо по курсу надвигается белый город Челны—та его часть, названная Новым городом, которая

— Я буду звать его Новгородом,—решила про себя девочка.— Я знаю: Новгород уже есть. Там было вече, и Садко там был. Моя земля тоже, старинная, и люди обживали ее тысячи лет. Новгород. Нижний Новгород. Новгород-Северский. Новгород-Камский. Ведь Новгород—это Новый город, правда?

У подножия города прикоснулись к бетонному причалу. Галя спустилась в камбуз за хлебом, чтобы вынести его Белой Предводительнице. Наверху ее едва не сбило с ног блеющее и бегущее овечье стадо. Девочка всматривалась в поток животных. Посреди него возвышалась большая голова барана Крутые Рога.

На причале стадо встречали погонщики-татары, и не сумела Галя ни одну из овец на прощание угостить хлебом, как отара потонула в бетонной пыли и ее не стало.

— Одно дело сделали,—сказал отец.—Теперь идем машину получать. По справедливости! Мы им—мясо, они нам—железо. Порожняком не ездим.

Надел парадную форму, прошелся бархаткой по ботинкам и застенчиво спросил дочь:

— Теперь на капитана-то похож маленько?

Галя искренне ответила:

— На капитана дальнего плавания.

— Ну, не очень дальнего,— сказал отец. Перед зеркалом он поправил фуражку с крабом и прибавил:

— Хотя—если на откровенность—как ска-

Отец и дочь вступили в Набережные Челны, в Новгород. Его огромные дома, словно высеченные из белого уральского мрамора, впитывали солнце и отдавали тепло. Навстречу шли люди, в большинстве молодые, и рядом с ними отец выглядел не таким рослым.

Трамвай, красный, как снегирь, повез отца с дочерью по краю Новгорода вдоль заводских корпусов. Корпуса эти были очень длинными, и трамвай не мог одолеть их за один пробег, без передышки, и время от времени останавливался.

На одной из остановок отец и дочь вышли из трамвая, прошли через проходную и очутились в пустынном заводском дворе. Отец оставил Галю на скамейке и, уходя по делам,

— Тут будь.

— Буду,—пообещала девочка.

Кругом пахло горелым, а за стенами слышались вздохи машин и гремело железо. Гале казалось, что это пришли на водопой огромные коровы, пьют воду, вздыхают, трясут головами, отчего гремят железные колокола—ботала, привязанные за коровьи шеи. Девочке захотелось взглянуть на них.

Она прошла за железные двери. Пол здесь был земляной, как в деревенской кузнице, а потолок стеклянный, и пахло окалиной. Огненное тесто ворочалось в бадье, ходило волнами, подергивалось на гребнях темной синью и, стряхивая ее, остывало. Тесто это было густым, и если бы человек не горел в огне и умел хорошо стряпать, то из этого теста он мог бы сотворить краюху, блины-солнышки, жаворонков. С ними, выпеченными из хорошей муки, и сегодня в Прикамье встречают песенкой весну ребятишки:

Солнышко! Солнышко! Выгляни на бревнышко.

Около огненного теста двигались люди в огнеупорных одеждах и глазастых огнезащитных очках. Они представлялись девочке огнепоклонниками, которые хранят много тайн, и тайны эти—добрые.

На Галиных глазах шло сотворение планеты, и девочка была очевидицей его. Огненное вещество бугрилось, на нем образовывались и пропадали долы, равнины, кратеры, и синие огни бегали по новорожденной планете. Синь эта была такой жгучей ярости, что девочка подумала:

«На планете Земля она такая бывает ли?»

Она вспомнила, как сгущалась небесная синь вокруг башни Чертово Городище. А озера, когда просияло солнце?.. Синие тени в марте на белом крупитчатом снегу, когда провожали маму...

Галя отвернулась от расплавленного металла, забирая открытым ртом воздух напополам с гарью, и на земляном полу, и на арматуре увидела голубей. Черные от промышленной копоти птицы лениво бродили по железу и по земле и что-то искали. Толстый голубь посматривал на Галю круглым, как шляпка гвоздя, глазом и вкрадчиво ворковал—клян-

— Что вы здесь не видали?—ахнула Галя.—Чумазые-то какие! Как трубочисты.

Она взяла толстого голубя в руки. Он был смирнее курицы, не улетел и даже не ворохнулся в ладонях, а замер, ожидая улучшений в своей судьбе. Далеко отстраняя голубя от платья, чтобы не запачкаться, девочка вынесла его из литейного цеха под солнце.

И увидела мальчугана лет шести, который снизу вверх наблюдал за ней. Он вынул палец изо рта и спросил про голубя:

— Отпустишь или продашь?

— А ты купишь?

Он кивнул редковолосой головой. Галя узнала в нем того мальчика, что с бабушкой