Пионер 1981-02, страница 31

седым—это она помнит точно. А рядом с ним, заслоняя его и других, которых вспомнить она не смогла да и не успела, на миг оказалось и погасло прекрасное белое лицо мамы.

И Галя с благодарностью, ожегшей сердце,

искусство готовить орехи, взглянула в его глаза с наивной надеждой увидеть в них нечто, что помогло бы ей хоть как-то вернуть то время, когда мама была жива.

Глаза Анатолия Георгиевича были синими, но не такими, не как у Галиной мамы или у Галиного отца—они были чуть выцветшими, выгоревшими... И все равно в них что-то было от того времени! Что? Сразу сказать было трудно... Может быть, вот эта доброта много пожившего человека, которая сродни материнской доброте? Великан очень обрадовался взгляду девочки и сказал::

— Узнала? По лицу вижу: узнала! Я постарел, а ты выросла... А все равно меня узнала... Твой отец попросил познакомить тебя с заводом. Разве старому другу откажешь? Пойдем, Галя, я тебе покажу, как рождаются автомобили. Вот это—линия главного конвейера. Его лента движется тихо-тихо. И течет долго-долго. Полтора километра. Настоящая железная река! Пока на реке никого нет. Никого... Никогошеньки! А вот появилась железная лодка—рама будущего автомобиля...

Действительно, на железной реке появилась черная прогонистая, как индейская пирога, рама и тихо поплыла дальше, а Анатолий Георгиевич, отец и Галя пошли вслед за ней. Они шли не торопясь, и по пути разные люди—по-видимому, рабочие или инженеры—нет-нет да и подходили к Анатолию Георгиевичу, о чем-то его спрашивали. Он отвечал им, а иногда огрызком карандаша что-то записывал в записную книжку с ветхой обложкой. В цехе шла своя сосредоточенная жизнь. А рама плыла и обрастала мостами, сердцем—мощным мотором, равным по силе целому табуну лошадей; серебряным воздухозаборником, чтобы остужать мотор в дороге; колесами и крепкой красной грудью—всем тем, что нужно для полезной и яростной

И вот в конце реки он стоит на десяти колесах—новорожденный, сразу взрослый, но еще беспомощный, как ребенок, и пока не знает, как будет жить дальше. Пока не знают и люди—им надо залить его бак горючим, послушать, как стучит стальное сердце, опробо-

— Устала?—спросил Анатолий Георгиевич и большой ладонью, от которой пахло металлом, неприкасаемо погладил девочку по голове. Она улыбнулась ему: я, мол, не по стольку хаживала,— и опять с благодарностью, оттого что этот человек хорошо помнит ее маму, посмотрела на него затяжным, тихим взглядом и перевела этот взгляд выше, где под стеклянным куполом летали ласточки и стригли воздух крыльями. Казалось, что этот

купол и есть настоящее небо, и выше его ничего нет. Но девочка знала, что над стеклом распростерто живое деревенское небо Прикамья—такое высокое, что самая отважная ласточка не решится взлететь в самую высь, к синему куполу, где по ночам пасутся две звезды: Акбузат и Кукбузат—Белая Лошадь и Голубая Лошадь...

Они вышли во двор под настоящее, немыслимо высокое небо, и во дворе, покрытом бетонными плитами, Галя увидела табун красногрудых коней—новорожденных авто-

ного конвейера. С некоторым удивлением они разглядывали этот мир выпуклыми младенческими глазами-фарами, и Галя вспомнила, что так же удивленно и приязненно разглядывает мир новорожденный теленок, качаясь на ножках-стебельках, окутанный парными запахами молока и соломы.

— Нравятся они тебе?—спросил Галю про автомобили Анатолий Георгиевич, и опять в его глазах ей припомнилось или домысли-лось выражение вдумчивой доброты, которое некогда жило в маминых глазах, и, боясь, что оно пропадет, Галя торопливо ответила:

— Очень нравятся!

— Еще бы,—улыбнулся Анатолий Георгиевич.—Наши автомобили всем нравятся. Весь земной шар на них перевозит грузы...

Он сказал это с сокрытой гордостью, и эта спокойная, нехвастливая гордость за свой завод, равного которому нет в мире, за рабочих — Галиных земляков, таких же сильных и добрых, как Галин отец, мгновенно передалась, девочке, и острый холодок прошелся у нее по

Девочка дотронулась до руки Анатолия Георгиевича и попросила:

—- Приезжайте к нам в Котловку. На рыбалку. По орехи...

— Поспеют—обязательно приеду,—пообещал он.— Сейчас какие орехи? Вот маленько посвободнее буду—каждый месяц буду приез-

— А будешь ли?—усомнился Галин отец.

Анатолий Георгиевич сказал не очень уверенно:

— Буду.

За руку попрощался с отцом, Галю погладил

— Растите дальше, Галина Александровна! Будете?

— Буду,—твердо ответила девочка.

— А я не сомневаюсь,—сказал Анатолий Георгиевич.—Хорошо мне с вами, да работа ждет. Слышите: зовут. По-бе-жал!

Он ушел. Галя показала рукой на автомобили и спросила отца:

— Какой в Котловку повезем?

— Из этих—никакой. Наш автомобиль на барже дожидается. Анатолий Георгиевич давно распорядился его на пристань отправить. А эти—чего? Эти—кони необъезженные. Они людей только-только в глаза увидели. Пошли,

©