Пионер 1987-12, страница 54
сложное сочетание тончайших запахов грима, лаков, клея, духов... Здесь гримерная. Заведующая Наташа Жукова знакомит меня с азбукой гримерного дела. Оказывается, художник наряду с эскизами декораций и костюмов делает и эскиз, набросок головного убора, а также намек на грим и прическу. У Наташи целые альбомы таких «намеков» — головки оперных и балетных персонажей, а над зеркалами гримерной висят уже готовые парики. — У нас в театре любят грим,— говорит Наташа,— без грима в театре вообще нельзя. Даже на «свое лицо» артисту кладется тон— этого требует сцена, требует свет. Надо обязательно подчеркнуть глаза, брови, рот, сделать легкий румянец, иначе лицо в театральном освещении будет плоским, как блин, невыразительным. Тем более необходим грим характерный — если, например, молодая актриса играет бабушку... Работа гримера очень творческая. Один и тот же грим, те же линии, а получается всегда по-разному. — Очень люблю шить наклейки,— говорит Наташа и поясняет:— Это бороды, усы, накладочки на лысинки... Вот посмотрите, как делаются бороды.— Она достает крошечный крючок, волос, и ловкими, почти незаметными движениями «сажает» в ячейку из тюля один волос, другой, третий... На прощание прошу Наташу рассказать какой-нибудь комический эпизод, связанный с ее работой. Я уже знаю, что в театре весьма неохотно рассказывают о таких вещах, потому что все театральные курьезы, даже самые невинные,— результат чьего-либо промаха. Но если есть чувство юмора и прошло много лет— почему не рассказать? Наташа вспоминает о волшебном горшке из оперы «Чудесный клад». Этот горшок— величиной с гигантскую бочку — удваивал все, что в него попадало. Кинешь шапку— вынешь две. Прыгнешь сам— вылезешь вдвоем! (Разумеется, твоя копия уже сидит внутри.) На одном из представлений у богача, который должен был прыгать в горшок, отклеились усы, осталась только острая бородка. И когда он прыгал, сидевший внутри двойник успел увидеть, что усов у богача нет. Он тут же оторвал свои усы, и из горшка вылезли два одинаково безусых близнеца! Девятьсот прожекторов Юрия Ивановича Бондарева в театре называют богом света: он командует театральным электричеством. Кроме того, он еще и художник по свету. От него я узнаю, что в театре более девятисот прожекторов двадцати пяти видов, множество переносных осветительных приборов, две лазерные установки. — У нас около двадцати видов светофильтров,— рассказывает Юрий Иванович.— Это позволяет нам получать любые оттенки света. Помимо постоянного освещения, которым управляют со специального пульта, есть еще пять-шесть прожекторов «следящего света», в театре их называют «водящие» прожекторы. Они «встречают» актера за кулисами, «приводят» на сцену и ни на миг не выпускают из виду! Но и тут есть свои тонкости. Певец должен постоянно находиться в луче света, если он не освещен, он чувствует себя неуверенно. Если же на сцене танцор, то его лицо освещать нельзя ни в коем случае: можно ослепить артиста, помешать ему выполнить прыжок или другой балетный трюк. Словом, мы освещаем балетного артиста до подбородка. В гастрольные поездки— по стране и за рубеж — осветители берут очень немного, только световой реквизит: люстры, свечи, камин — то есть то, что живет на сцене во время спектакля-А в остальном— надежда на местное освещение. Но надежды надеждами, а бывало так, что спектакль заканчивался в полутьме: в одном итальянском городе осветители превысили нагрузку, и одна фаза отключилась автоматически... — Но вообще принимают нас очень сердечно,— заканчивает Юрий Иванович.— В одном из городов Италии зрительный зал имел всего 12 прожекторов, и местные осветители привезли для нас из соседних городов еще около 70. Чудеса звукотехники Действие многих опер и балетов происходит на лоне природы. Конечно, музыка может передать шум леса, но насколько правдивее прозвучал бы в спектакле истинный шум, записанный в настоящем лесу! А свист ветра? А вьюга в зимнем бору? А летниг ливень с раскатами грома? А плеск набегающей на берег волны? Да и волна-то бывает разная, иной раз речная, а иной— океанская! Наконец, буря на море! Ну, а если действие происходит среди каменных громад большого города? С его ревом машин, трамвайными звонками, заводскими гудками? Или если на сцене стреляют из рогатки в окно и мы ждем, что раздастся звон разбитого стекла?! Как имитируются все эти разнообразные шумы? На мои вопросы отвечает начальник «слаботочной» службы театра Дмитрий Андреевич Беднар-ский. Оказывается, все необходимые при постановке шумы, естественные и искусственные, записаны на магнитофонную пленку, и дежурный звукооператор включает во время спектакля «дождь» или «гром» в точно назначенное время. Обычно звук «работает» в спектакле минут двадцать — тридцать. Рекорд здесь поставили «Джунгли» — сорок минут звучания пленки. Конечно, не нужно думать, что при подготовке к спектаклю «Джунгли» звукорежиссеры летали в Бенгалию, а когда ставился балет «Негритенок и обезьяна» — в Танзанию или Кению. В театре существует прекрасная фонотека, составленная с помощью наших радио- и киностудий, в которых собраны богатые коллекции всевозможных шумов. Звукотехника позволяет, усиливая звук или изменяя скорость, искажать голоса поющих и говорящих артистов, если они изображают сказочные существа, чудовища, кикимор, леших... Наконец, ансамбль из нескольких артистов может зазвучать, как огромный хор! Образ «звучащего зверя» Во многих детских пьесах-сказках действуют животные. Друг с другом или со зрителями они © |
