Пионер 1988-04, страница 42

Илья МОСКВИН

ЗАЩИТУ

ПОВЕСТЬ

Окончание. Начало в №№ 2,3.

Рисунки Л. ХАЧАТРЯНА.

НЕВИДИМЫЙ МЯЧ МЧАЛСЯ ПО ТЕМНОЙ ОПУШКЕ ПРИСТАНЦИОННОГО ЛЕСА, А ПОТОМ ЗАКАТИЛСЯ В СТОГ СЕНА.

Здесь, в стогу, Юра и решил заночевать. Но не спалось: мысли мешали. Но иногда он дремал и даже видел сны.

Снова пинг-понг. Он подал— р-раз! А шарик — хляск и развалился. Поползли прямо на шикарный ореховый стол желток и белок. Все кругом захохотали: подшутили они над ним — подсунули яйцо вместо шарика. Это за ложку. За то, что душу отвел. Никому не понятную и никому не нужную здесь душу. Вот и показал всем, откуда он и зачем. Ох, как плохо вышло с ложкой! А всего хуже— с тезкой: так и не поговорил, пришлось уматывать.

А имело ли смысл вообще говорить?

Перед Юриными глазами стали один за одним загораться снимки, виденные на капитанской даче. Там и сын, там и жена. Все четко, все в цвете, в надлежащем ракурсе. По-морскому, по-военному... Вспомнились совсем другие фотографии — смазанные, нечеткие, жалкие.

Нет, обойдемся без жалости.

Вот что: как бы там ни было, а Юрку Икса он свезет к родному отцу — пусть хоть познакомятся. Поворочался, поворочался Юра, да и вылез из стога. Встряхнулся — и бежать. Быстрее, быстрее — нельзя терять ни минуты. Светила луна, освещала тропинку. Бежал Юра по светлому пути. Вилась тропинка, впереди терялась. Терялась, терялась и вдруг вывела Юру на просторную лужайку. Будто лунный пруд перед ним открылся. А на том берегу— знакомая дача. Только ночью она совсем незнакомая. И лишь надпись все та же: «Лесная, 25».

Подбежал Юра к забору. Сейчас перемахнет — и... Нет, надо сначала все обдумать.

Бросился Юра обратно. А тропинка теперь не светлая, а, наоборот, темная. Луну как-то быстро закрыло. Не успел до стога добежать — дождь пошел. Побежал Юра к станции. Там и заночевал.

Утром заспанный Юра старательно считал мелочь. Негусто. И вдруг прямо над ухом:

— А ну-ка стой! Ты зачем здесь фигурирова-ешь?

Строгий голос. Оглянулся Юра — из газетного киоска высунулось смеющееся, подмигивающее лицо. Ну и ну. Отлегло.

— Здоров был, дядь Вась.

— Ну что, нашел Юрку?

— Ищу, дядя Вась, ищу.

— В соломе?

— Чего в соломе?

— Ищешь, говорю, в соломе?

— Почему это?

— А вот смотри,— сказал дядя Вася и вытащил из Юриных волос соломинку. Потом другую.

— А это...— начал было Юра.

— Ну, чего это?

— Как чего? Бабке помогал крышу чинить.

— Какую ж такую допотопную крышу? — изумился дядя Вася.

А тут еще Юра сестер увидел. Ольга Николаевна с сумкой и бидоном — значит, за продуктами, а Капа просто так. Увидели Юру — и к нему. Такие большие, а Юра почему-то их очень интересует. С одного бока киоск с дядей Васей, с другого сестры приближаются. Сейчас все втроем допрашивать начнут.

Подошли.

Капа как бы в задумчивости достала у Юры из-под воротника еще одну соломинку. А Ольга Николаевна сказала:

— Ты мне не поможешь? Я зайду в магазин, а ты постой за молоком.

Вскоре она вернулась, они взяли молоко и молча пошли в сторону дачи.

— Откуда ты дядю Васю знаешь? — начала она свой допрос.

— А по рыбному делу,— равнодушно соврал Юра сквозь зубы.

Юры Иксова мать замолчала. И вдруг:

— Я, кажется, знаю, зачем ты приехал.

Это не вопрос. Это просто фраза. На нее можно и промолчать. Нет, не умела эта женщина допрашивать — наверно, сама волновалась.

— Ты когда уезжаешь?

Всего-то!..

— Сегодня вечером,— ответил Юра раздраженно, досадуя на робость Ольги Николаевны, наделала делов, а теперь и не знает, что сказать.

— Сегодня вечером,— повторил он ожесточенно, помедлил и вдарил: — И уеду не один.— Остановился и с вызовом посмотрел на нее.

— С тезкой? — только и сказала она.

— Ну,— твердо ответил Юра.

Ольга Николаевна во все глаза смотрела на него.

— Ты один все это задумал?— спросила нерешительно.

— Да! — вдруг закричал Юра.— Да! Один! Что. думаете, кто послал? Не дождетесь!

Она осторожно выговорила:

— А может, ты что-нибудь перепутал? Не туда заехал...

— Туда,— ответил он жестко, почти презрительно.— Я приехал за сыном Терновского. Константина Петровича Терновского.

Произнося эти слова, он как будто сбрасывал с души камень за камнем. И, наверно, сбрасывал их на ее душу.