Пионер 1988-04, страница 7

изведениях публицистики и художественной литературы, во всей, почти необозримой ныне, Лени-ниане.

Само собой разумеется, скромность находит выражение в любом проявлении личности, в каждом поступке человека. И все-таки, стараясь прежде всего отдать дань скромности Владимира Ильича, не заслоняем ли мы порой другие, не менее важные особенности его характера?

По первому требованию часового Ленин предъявляет пропуск. Объявляет строгий выговор управляющему делами Совнаркома за самовольное повышение заработной платы Председателю Совнаркома — ему, Ленину. Поразительный документ, не грех и повторить.

«23 мая 1918 г. ...

Ввиду невыполнения Вами настоятельного моего требования указать мне основания для повышения мне жалованья с 1 марта 1918 г. с 500 до 800 руб. в месяц и ввиду явной беззаконности этого повышения, произведенного Вами самочинно по соглашению с секретарем Совета Николаем Петровичем Горбуновым... объявляю Вам строгий выговор».

Примеров — множество. Но как осмыслить их? Привычно говорим — скромность. Скромность? А не выдаем ли мы самих себя при этом, полагая, что вопреки нравственным законам нашей партии коммунист может достичь такого служебного положения, при котором принятые для всех установления ему не обязательны, а соблюдение их — свидетельство скромности. В основе эпизодов, о которых шла речь,— суровая, чрезвычайно жесткая требовательность Ленина к неукоснительному исполнению существующих законов и порядков, глубочайшая убежденность, что закон остается таковым до тех пор, пока он обязателен для всех. Эта убежденность обострялась временем — широким разливом революционного законотворчества. Тем важнее было строго соблюдать то, что установленное вчера и сегодня должно войти в силу.

Но и закончив это отступление, не хочется ставить точку. Надо осмыслить истоки ленинской скромности, соотнести ее со всей жизнью, всем обликом Владимира Ильича. Мне кажется это необходимым, поскольку черты характера не существуют сами по себе, вне связи с другими. И, увлекаясь одной из них, выделяя и абсолютизируя ее, мы нарушаем живую ткань целого. И то, что было естественным, вдруг становится труднообъяснимым. Как осмыслить и оценить ту же скромность, не зная, чем порождена она? Кто-то, например, скромно довольствуется тем, что имеет, не представляя иного существования и потому не испытывая в нем потребности. Существует скромность по расчету: когда-нибудь да воздастся за нее.

Вот как пишет о скромности Владимира Ильича американский журналист Альберт Рис Вильяме: «Своей личной жизнью Ленин показывал пример той железной дисциплины, которую вводил в общественную жизнь...

Я жил в гостинице «Националь», когда Ленин поселился там в комнате на втором этаже. Новый, советский режим прежде всего отменил здесь изысканные и дорогие блюда... Можно было получить либо суп и мясо, либо суп и кашу. Это все, что мог иметь любой, будь он народным комиссаром или чернорабочим, иными словами, в полном соответствии с требованием: «Ни один не должен есть пирожных, пока все не получат хлеба». Но бывали

1 : iif^

^чЩг

Ул.. х- -A'.v.V/ -

S ■ у - У

<? V я "Х-: ;..;:;..-

дни, когда людям не хватало даже хлеба. И все же Ленин получал ровно столько, сколько получал каждый. Временами наступали дни, когда хлеба совсем не было. В эти дни не получал хлеба и он...»

Скромность образа жизни находила естественное продолжение в скромности политической, в безукоризненно скромном отношении Ленина к себе, к партии, им созданной, к победам, ею одержанным. В беседе с одним из старейших большевиков, М. С. Ольминским, Ленин заметил: «Вы не можете представить себе, до какой степени неприятно мне постоянное выдвигание моей личности». В этих словах— одно из многочисленных подтверждений той исключительной взыскательности, с которой относился Владимир Ильич к упоминанию своего имени, к оценкам своей роли в судьбах революции, делах партии и государства.

«...Ни на заседаниях, собраниях, съездах, ни в печати Ленин не допускал какого бы то ни было восхваления, возвеличивания его личности и его заслуг, восставал против чуждого марксистам культа личности и всегда искренне негодовал по малейшему для этого поводу...— писал А. А. Андреев.— Люди, которые с ним работали, боялись допустить в отношениях к Ленину что-либо похожее на восхваление, ибо немедленно получили бы от него отпор».

Итак, против «выдвигания» своей личности выступал с негодованием человек, который возглавил Великую Октябрьскую социалистическую революцию и дал глубочайший анализ ее всемирно-исто-рического значения. Реалист из реалистов, трезвый политик — и уже потому не отягощенный ложной скромностью, когда, слушая похвалы в свой адрес, без конца повторяют: «Ах, что вы, ах, я и подумать такого о себе не мог...»

«Владимир Ильич прекрасно знал себе цену и понимал свое значение,— писала М. И. Ульянова,— и простота и скромность, отличавшие его, были не признаком недооценки им этого значения и не преуменьшением своей роли, а проявлением подлинно высокой, гениальной культуры». И именно в силу этой культуры Ленин не терпел, когда говорили то, что произносить вслух не следует,— например, похвалы в его адрес...

Революционеры-профессионалы, десятилетия

0