Пионер 1989-03, страница 63

На этом мы пока закончим разговор о физиологических проблемах. Они фон и даже причина многих ваших черт поведения. Во многом от физиологии зависит ваша ранимость и грубость, застенчивость и самоуверенность... Но обо всем этом мы поговорим в следующих выпусках.

Если есть вопросы, желание посоветоваться, буду рада помочь вам.

Пишите на адрес журнала в нашу рубрику «Переходный возраст».

ТОЛЬКО ДЛЯ ВАШИХ РОДИТЕЛЕЙ!

К сожалению, наши культурные традиции породили своего рода «бесполую» педагогику. Мы нередко делаем вид, что проблем и трудностей, связанных с половым созреванием наших детей как будто и нет. А родители могут и должны помочь детям справиться с острыми переживаниями, которые преподносит им физиология

Родителям, патриархально настроенным, хочется еще раз на

помнить: самый большой вред от подросткового онанизма — в разговорах о его вреде.

Доктор психологических наук Юлия Борисовна ГИППЕНРЕЙТЕР.

ИЗ ПРОЗЫ

Чувства мальчика, вступающего в пору юности, радость в связи с взрослением, ощущение своего здоровья прекрасно переданы замечательным русским писателем Иваном Алексеевичем БУНИНЫМ в романе «Жизнь Арсеньева».

За зиму со мной, несомненно, что-то случилось,— в смысле прежде всего телесного развития,— как неожиданно случается это со всеми подростками, у которых вдруг начинает пробиваться пушок на щеках, грубо начинают расти руки и ноги. Грубости у меня, слава богу, ни в чем не проявилось даже, и в ту пору, по пушок уже золотился, глаза синели ярче и гуще, и лицо, черты которого cma.iu определенней, точно покрылось легким и здоровым загаром. Экзамены я поэтому держал совсем не так, как прежде. Я зубрил по целым, дням, сам. наслаждаясь своей неутомимостью, подтянутостью, с радостью чувствуя все то молодое, здоровое, чистое, что делает иногда экзамены похожими па Страстную неделю, на говенье, на приготовление к исповеди и причастию. Я спал по три, по четыре часа, по утрам вскакивал с постели легко и быстро, мылся и одевался особенно заботливо, молился богу с уверенностью, что бог непременно поможет мне даже в аористахвыходил из дому с твердым спокойствием, крепко держа в уме и в сердце все то, что было завоевано вчера и что нынче требовалось донести и передать куда следует стойко и полностью. А когда весь этот искус благополучно кончился, меня ждала другая радость: ни отец, ни мать на этот раз не приехали, чтобы вести меня в Батурино, а только прислали за мной, как за взрослым, тарантас парой, которой правил молодой и смешливый работник, за дорогу быстро ставший моим сердечным другом. А в Батурине,— это была большая и довольно зажиточная деревня с тремя помещичьими усадьбами, потонувшими в садах, с несколькими прудами и просторными выгонами,- все уже цвело, зеленело, и я вдруг ощутил, понял эту счастливую красоту, эту пышность и яркость зелени, полноводность прудов, озорство соловьев и лягушек уже как юноша, с чувствен ном полнотой и силой...

...воротясь в Батурино, я уже совсем утвердился в мысли, что вступление мое в полноправную, совершеннолетнюю жизнь завершилось.

Мне еще зимой казалось, будто я уже знаю

' Аористы — прошедшее совершенное время в греческом и церковнославянском языках.

многое, необходимое всякому взрослому человеку: и устройство вселенной, и какой-то ледниковый период, и дикарей каменного века, и жизнь древних народов, и нашествие на Рим варваров, и киевскую Русь, и открытие Америки, и Французскую революцию, и байронизм., и романтизм, и людей сороковых годов, и Желябова, и Победоносцева, не говоря уже о множестве навеки вошедших в меня лиц и жизней вымышленных, со всеми их чувствами и судьбами, то есть всех этих тоже будто бы всякому необходимых Гамлетов, Дон-Карлосов, Чайльд-Гарольдов, Онегиных. Печориных. Рудиных, Базаровых... Теперь жизненный опыт мой казался мне огромным. Я воротился смертельно усталый, но с крепкой готовностью начать жиз?1ь отныне какой-то уже совсем «полной» жизнью. И чем должна была состоять эта жизнь? Я полагал, что в том, чтобы испытывать среди всех ее впечатлений и своих любимых дел как можно больше каких-то высоких поэтических радостей, на которые я считал себя имеющим даже какое-то особенное право. «Мы в жизнь вошли с прекрасным упованьем...» С прекрасным упованьем входил и я в нее... хотя какие были у меня на то основания?

Было чувство того, что у меня «все впереди», чувство своих молодых сил, телесного и душевного здоровья, некоторой красоты лица и больших достоинств сложения, свободы и уверенности движений, легкого 2< быстрого шага, смелости и ловкости. - как, например, ездил я верхом! Было сознание своей юношеской чистоты, благородных побуждений правдивости, презрения ко всякой низости. Был повышенный душевный строй, как прирожденный, так и благоприобретенный за чтением ппэтоо. Была какая-то душу поднимающая отрада даже в той горькой страстности, с котором я повторял в иные минуты и нечто совсем противоположное едкие строки Лермонтова и Гейме, жалобы Фауста, обращающего к луне за готическим ок«о..н свои предсмертный, во всем разочарованный взор, или веселые, бесстыдные изречения Мефистофеля... Но разве я не сознавал порой, что мало иметь крылья, чтобы летать, что для крыльев нужен еще воздух и развитие их?

Но не у всех подростков переживания столь радостны и безоблачны. Если душа твоя в смятении, а тело разбито непонятно откуда взявшейся усталостью,

тебе будут созвучны ощущения Жана-Кристофа из одноименного романа французского писателя Ромена РОЛЛАНА.

Прочитай часть третью этого

огромного романа — «Отрочество», и ты поймешь, что ты в своих переживаниях не одинок, они естественны для твоего возраста.

61