Пионер 1989-08, страница 31
Но и вдали, в краю чужом Я буду мыслию всегдашней Бродить Тригорского кругом. В лугах, у речки, над холмом, В ca/j.V под сенью лип домашней. Когда померкнет ясный день. Одна из глубины могильной Так иногда в родную сень Летит тоскующая тень На милых бросить взор умильный. Младшую барышню н Тригорском называли Зизи так переделали на французский лад ее старинное имя Евпраксия. К тому времени, когда Пушкин приехал в Михайловское, ей минуло пятнадцать по тем временам она считалась на выданье. Это было создание веселое и беспечное, она очень нравилась Александру, и ей мы обязаны изящными строками пушкинской «альбомной лирики»: Если жизнь тебя обманет, Не печалься, не сердись! В день уныния смирись: День веселья, верь, настанет. Сердце в будущем живет: Настоящее уныло: Все мгновенно, все пройдет; Что пройдет, то будет мило. Или другое небольшое стихотворение: К Е. Н. Вульф Вот, Зина, вам совет: играйте, Из роз веселых заплетайте Себе торжественный венец И впредь у нас не разрывайте Ни мадригалов, ни сердец. И. конечно, ото ее встречаем мы в «Евгении Онегине»: Зизи, кристалл души моей, Предмет стихов моих невинных, Любви приманчивый фиал, Ты, от кого я пьян бьгвал. Можно понять так, что пьян бывал» от любви, но домашние знали, что Зизи славилась умением варить жженку», крепкий, в прямом смысле слова пьянящий напиток. Судя но портрету юной Зизи, который висит сейчас в Тригорском, она была круглолица и румяна. И из писем поэта мы знаем, что талия у нее была точь-в-точь такая, как у Пушкина (они однажды «мерялись поясом»), характер же— веселый и жизнерадостный. «Ее сестра звалась»... Анна. Десятью годами старше и во столько же раз серьезнее, она была задумчива, часто печальна. Причиной ее задумчивости и ее печали был— Пушкин. Она любила Александра преданно и безответно. А он щедро осыпал любезностями и стихами всех обитателей Тригорского, кроме нее одной. Оно посвящал стихи ее матери, он изъяснялся в любви Зизи и Алине: ...Алина! сжальтесь надо мною. Не смею требовать любви. Быть может, за грехи мои. Мой ангел, я любви не стою! Но притворитесь! Этот взгляд Все может выразить так чудно! Ах, обмануть меня нетрудно/.. Я сам обманываться рад! Анне не доставалось ничего подобного. На ее долю выпадали одни лишь насмешки да колкости. Было ли то небрежное равнодушие? Скорее нет. Осторожность. Пушкин знал о ее чувстве и опасался раздувать пламя, которое, не желая того, зажег. С нею говорить о любви было негоже, и легкие слова восхищения были бы тут неуместны, а то и жестоки. Ответить ей столь же глубоким чувством он не мог и потому предпочитал хранить молчание. Но он часто рисовал ее профиль в своей тетради, а значит, думал о ней. И в письме к Анне сквозит искренняя забота: «...я близко принимаю к сердцу все, что вас касается»,— говорит ей Пушкин. Анна о своей любви молчать не могла или не хотела. Она написала Пушкину шесть писем, которые по понятиям того времени девушка никак пе смела написать мужчине и которые мы до сих пор не можем читать без волнения, жален Анну и радуясь за Пушкина: рядом с ним была еще одна столь любящая, столь преданная душа. 8 марта 1826 года: "Знаете ли вы, что я плачу над письмом к вам?., но это сильнее меня; я не могу с собой справиться... Не знаю, проклинать ли мне или благословлять Провидение за то, что послало вас в Тригорское?» 11 сентября 1826 года: «Ах, если бы я могла спасти вас ценою собственной жизни, с какой радостью я бы пожертвовала ею и вместо всякой награды я попросила бы у неба лишь возможности увидеть вас на мгновение. прежде, чем умереть». 16 сентября 1826 года: «Я так мало эгоистична, что радуюсь вашему освобождению и горячо поздравляю вас с ним, хотя вздыхаю, когда пишу это, и в глубине души дала бы многое, чтобы вы были еще в Михайлон-ском, все мои усилия быть благородной не могут заглушить чувство боли, которое я испытываю оттого, что не найду вас больше в Тригорском... Прощайте, мои радости, минувшие и неповторимые. Никогда в жизни никто не заставит меня испытывать такие волнения и ощущения, какие я чувствивала возле вас?.. Зизи в положенный сро«£ вышла замуж и родила одиннадцать душ детей, Анна осталась старой девой и всю жизнь провела подле матери. * * * Когда из печати вышли «деревенские главы» Онегина, сестры Вульф узнали себя. Каждая была уверена, чти с нее именно писана... Татьяна ни одна не хотела быть простушкой Ольгой. У Aimбыли основания видеть себя в задумчивой деревенской барышне, чья жизнь и освещена и омрачена безответной любовью к соседу. Но каким образом мысль о сходстве с Татьяной взбрела в хорошенькую головку хохотушки Зизи уму непостижимо! В дальнейшем многие видели в них Татьяну и Ольгу, как в матери их узнавали черты Лариной. Так и хочется протянуть ниточку дальше — и назвать дергпского студента Алексея Вульфа прообразом гейдельбергского студента Владимира Ленского, тем более что и тут отыщутся общие черты. Доля истины есть в таких догадках. Но на самом деле все куда сложнее. Работа поэта, а такого поэта, как Пушкин, в особенности, великая тайна. Тут в ход идут все жизненные наблюдения, но они претворяются в нечто совершенно новое, да 28 |
