Пионер 1990-02, страница 31

вид, что слушает оратора. А сам тем временем вынул из кобуры свой маленький маузер, оттянул затвор и опустил пистолет в карман галифе. Стол с красной скатертью скрыл его приготовления.

«Сейчас я подымусь.— стремительно продумывал он последовательность своих действий, пройду- в конец зала, будто бы затем, чтобы прибавить огня в лампе возле последней скамьи... Нет, не годится. Я буду стоять в проходе. Соловьев окажется справа от меня и сразу же увидит, что я вынимаю пистолет. Я лучше подойду к кому-нибудь из предпоследнего ряда и спрошу: «Это вы Тимофеев? Это вам нездоровится?»

Здесь возникнет небольшой переполох: «Это какой же Тимофеев? Откуда?- Тогда я незаметно выну маузер и с трех-четырех метров ударю по троице на последней скамейке. Я надеюсь, что маузер не даст осечки, как наган у Котовского. Я ж недавно заменил возвратную пружину и проверил боек».

И Голиков почти успокоился, как случалось всякий раз, когда он принимал рискованное, но обдуманное решение. Сейчас Голикова устраивала простота и абсолютная надежность плана. Аркадий Петрович не нуждался в помощниках, а потому здесь должно быть наименьшее количество случайностей. План этот нравился еще тем, что ему, Голикову, предстояло навсегда, лицом к лицу, покончить с «императором тайги». И он на миг представил, как вернется сначала в Ужур, а затем в Москву, с ликвидацией Соловьева ему тут просто нечего будет делать. Потеряв предводителя, банды уже рассыплются сами собой.

«А если председатель из Черного озера ошибся?.. Или если форпостовский председатель заболел и послал вместо себя другого делегата, случайно похожего на Соловьева? У Голикова даже остановилось сердце.- Или даже так: что если и записку прислал человек Соловьева?.. Что если в этом и состоял замысел «императора»: задержать по дороге форпостовскую делегацию, навлечь на нее подозрение, тем более что Голиков еще мало кого знает в лицо, и создать инцидент?»

Голиков похолодел при одной только мысли, какого он мог свалять дурака или — что еще хуже — как он мог подыграть Соловьеву. И снова представил, как бы он выглядел сначала в Ужу ре. а потом в Москве, если бы это случилось.

«Ладно, ничего страшного пока не произошло,— подумал он с облегчением. Если написавший записку обознался — это одно. А если те трое все же бандиты, то я теряю время. Нужно их задержать и опознать. Но время бежит. Ждать перерыва некогда. И если на скамейке Соловьев, то гранаты могут полететь в любую минуту. Значит, нужно подготовить группу под видом еше одной опоздавшей делегации, которая задержит этих троих. Будем учиться у Соловьева на ходу. Но это потребует минимум четверти часа. А чтобы бандиты обождали швырять гранаты, их надо чем-то заинтриговать. Чем?!. Я предложу обсудить обращение к Соловьеву и его людям: кто выедет из леса и сдаст винтовку— полное прощение...»

Трое в башлыках продолжали неподвижно сидеть возле стены. Похоже, они старались не обращать на себя внимания.

«А где же настоящие форпостовские делегаты? — подумал ГоликОв. - Убиты?! Нет. Наверное, уведены в лес заложниками на случай, если Соловьев и эти двое попадут к нам в плен. «Император» — человек предусмотрительный».

И еще мелькнуло: «Как же Соловьев про себя смеялся над нами, когда сюда, на съезд, его сопровождала наша охрана-.

Но эти мысли мешали Голикову, и он их оборвал. Пора было действовать. Первое надо посвятить в план Каташкина. Человек он решительный, но смелость в нем сочетается с нервозностью. На такой должности хорошо бы иметь человека с более уравновешенным характером. Но где такого человека возьмешь? А у Каташкина имелись свои преимущества: он родился в этих местах, сотни людей знал в лицо. Странно, что он но заметил подмены. Правда, в полумраке и башлыках можно не узнать и родного дядю.

Голиков наклонился к Каташкину:

Прочтите записку. У меня есть мысли.

Каташкин рассеянно кивнул, но тут взгляд его упал на развернутую записку, которую отдал ему Голиков.

— Товарищи' громко и взволнованно произнес Каташкин.

Голиков обмер от сверкнувшей догадки, что председатель уездного исполкома сейчас сделает, но не успел остановить.

Товарищи, в помещении находится Иван Соловьев!

Даже у Голикова от этих слов, произнесенных вслух, мурашки побежали по спине. Но и озноб в позвоночнике не заглушил злости на глупость председателя уездного исполкома.

Гражданин Соловьев.- голос Каташкина зазвенел под сводами церкви,— я предлагаю вам...

Что собирался предложить Каташкин. осталось неизвестным.

Восстанавливая потом последовательность событий, Голиков помнил, что обратил внимание: трое в башлыках не вскочили с мест, будто слова Каташкина относились не к ним. И это смутило Голикова: <■ Ошибка?! * И он возблагодарил судьбу, что отказался от своего первоначального плана, когда могли пострадать невинные люди.

Эти впечатления и мысли вместились в первые короткие доли секунды, потому что в следующие мгновения, прежде чем делегаты успели оглядеться и вскочить с мест, чтобы увидеть и схватить Соловьева, раздалось несколько револьверных выстрелов. Зазвенели стекла и погасли керосиновые лампы. Последней звякнула и потухла яркая двенадцатилинейная с расписным фарфоровым резервуаром для керосина, что стояла на столе президиума. И стало абсолютно темно.

Голиков успел крикнуть: «Ложись!», ожидая, что в зал полетят гранаты. В кромешной тьме с гулким грохотом опрокинулись на каменный пол тяжелые скамейки. Кто-то охнул от боли, хлопнула дверь, послышалась возня.

Никого не выпускать! — снова крикнул Голиков.

Опять началась стрельба, он отскочил в пишу возле стола и выхватил маузер. Что делать дальше, Голиков попросту не знал. Выстрелы оборвались. Возня продолжалась. Стоило чиркнуть спичкой, как бандиты могли снова открыть стрельбу. Кроме того, кругом был разлит керосин. Но держать людей в напряжении, в полной темноте тоже было нельзя.

— Товарищ Голиков, мы этих бандюков схватили,— раздался во мраке напряженный голос, будто человек держал на себе большую тяжесть.

Вспыхнул огонек спички, колебнулось пламя фитиля керосиновой лампы с разбитым стеклом. Люди начали подыматься с каменных плит.