Пионер 1990-09, страница 23

Музыка проникает в самое сердце. Сияние. Магия. Тайна.

...Мне долго казалось (Боже, как я был наивен), что «Ты помнишь?..» Блок написал в детстве, где-то у моря, еще холодного. Суда в сонной бухте.. Военные, хотя войны нет. Но что-то происходит. Или это воображение, мечта. Мечта о путешествии, подвиге, войне как почве для подвига (не нынешней, напичканной чудовищным оружием, а старинной, почти вымышленной, из Дюма, войне как Промысле Божьем). И вот «пылинка дальних стран» на карманном ноже. Эта воображаемая пылинка — источник двойной радости. Вслушайтесь: «Ведь сердце радоваться радо». Радо, что радо. А матросы и пылинка заставляют вспомнить гумилевских «Капитанов» (1909).

Чья не пылью затерянных хартий — Солью моря пропитана грудь.

Хотя влияния тут не обнаружишь.

Начато доверительно: «Ты помнишь?» Обращение это к кому? Может быть, к товарищу! «И вопросы нас волновали». «Нам было видно». «Нам, детям».

«И вновь обычным стало море». Когда-то мне, выросшему не у моря, хотелось оспорить эпитет «обычное». Мол, «Приедается все. Лишь тебе не дано примелькаться». Но у Блока эпитет на месте.

Сегодня-то я знаю: не мальчишкой, а зрелым поэтом написал эти стихи Блок. В июле 1911 г. он отправился в путешествие и вскоре поселился (вместе с женой) во Франции, в Абервраке, на Бретонском побережье Атлантики. В гостинице с видом на море. Он писал матери 12 августа: «На днях вошли в порт большой миноносец и четыре миноноски, здороваясь сигналами друг с другом и с берегом, кильватерной колонной — все как следует. Так как я в этот день скучал особенно и тц^сак, как раз в этот день, газеты держали в сёЩете совещание французского посла в Берлине с Киндерлэн-Вехтером (немецкий министр иностранных дел), то я решил, что пахнет войной... Стал... с уважением смотреть на довольно корявого командира миноноски, который проходил военной походкой по набережной. Думаю, что все абервраковские чеховцы были одних мыслей со мной, так что, когда миноносцы... снялись с якоря... наступило всеобщее разочарование. Всем, собственно, скучно до последней степени, и все втайне хотят, чтобы что-нибудь стряслось».

Вот так. Безо всякой романтики. Абарврак, Киндерлэн-Вохтер, корявый командир... Вь1 спросите: почему чеховцы? Вспоминаю юную Сашу из п .есы Чехова «Иванов»: когда «воздух застыл от тоски», Саша призывает молодых мужчин собрать силы и разом совершить «что-нибудь маленькое, чуть заметное, но хоть немножко похожее на подвиг, чтобы барышни хоть раз в жизни... могли сказать: «Ах!» Она изнывает от мертвящего однообразия. Характерно для чеховских персонажей.

В сонном Абервраке Блок изнывающий набросал заключительное четверостишие; «Случайно на ноже...» Целиком стихи написанц! 6 февраля 1914 г., незадолго до первой мирЛДО§Твойны, ко

торая вряд ли стала почвой для геройства... В начале войны Гумилев вздохнул о судьбе Блока: «Неужели и его пошлют на фронт? Ведь это все равно, что жарить соловьев...» Но прав и Пастернак, так завершивший свои «Четыре отрывка о Блоке» (1956):

Блок ждал этой бури и встряски. Ее огневые штрихи Боязнью и жаждой развязки Легли в его жизнь и стихи.

Боязнь и жажда... Стало ли для нас стихотворение милей и значительней, когда мы узнали обстоятельства его написания и даже получили нечастую возможность сопоставить стихи и прозу— один и тот же эпизод у одного и того же автора? Из стихов не случайно ушло то, что привязывало их к текущему. Знать эти сведения необязательно. Но чувства поэта стали нашими, наложились на нашу жизнь, слились с нею. Мы произносим: «Ты помнишь?» (у Блока, очевидно, обращение к жене, свидетелю события) от своего «я».

Впрочем, знание лишним не бывает. Публикуя стихи, Блок указал, где написаны, когда. Просто игнорировать это нельзя. Интересно также, что задолго до поездки в Бретань «четыре — серых» жили уже в воображении Блока, он робко пробовал их изобразить.

Океан дремал зеркальный, Злые бури отошли. В час закатный, в час хрустальный Показались корабли.

(«Корабли пришли», 1904)

«Океан дремал» — «спала вода», «показались корабли» — «вошли суда»... Как похоже!

И скоро исчезли в дали беспредельной Их станы, их мачты и их вымпела. И в ночь маяки озаряли бесцельно Спокойную гладь водяного стекла.

(«И снова на юг...», набросок 1905 г.)

«Исчезли в дали» — «уплыли прочь, зарылись в океан и в ночь»; «маяки озаряли бесцельно» — «маяк уныло замигал»...— как близко!

Что же в «Ты помнишь?..» главное? Здесь есть И нота тревоги, и— главное— радость мимолетной, иллюзорной надежды на обновление мира, близкая всем и всегда. Знаешь, что иллюзия, sT'tfCB' равно радуешься; хочется поверить. Таков человек. Такова поэзия, открывающая нам человека.

И вот вывод совпадает с тем, что говорил Блок молодым читателям, продолжая мотив двойной радости: «Мне радостно, что вы в моих стихах читаете радость; это и есть лучшее, что я могу дать... Если будете сильны и чисты, жизнь вам откроется...» И — в предисловии к сборнику «Нечаянная Радость»: «Новой Радостью загорятся сердца народов, когда за узким мысом появятся большие корабли».

Цену этим стихам Блок знал.

Владимир ПРИХОДЬКО.

21