Пионер 1990-10, страница 11

Сказал:

Заночую в избушке. Ждите меня завтра к вечеру.

Сел на трактор и уехал в пургу в сопровождении клубящихся и визжащих собак.

Не терпелось им схватиться с Валком.

Все лайки убежали со двора на охоту.

Тихо стало в доме.

Роман шепотом сказал маме:

— Я хочу быть всю жизнь маленьким.

— Почему?— удивилась она.

— Чтобы не умереть.

— Ты же не умрешь, сынок! — уверила мама.— Никогда.

— Мне Волк так же говорил! — обрадовался Роман.

Волк ему этого не говорил. Тогда во сне Волк пообещал бросить курить, и больше он ничего такого не сказал, но Роман любил фантазировать и присочинять от себя.

На другое утро мать пошла торговать в магазин, и Роман с ней.

— Только ты мне не очень мешай,— попросила она сына.

— Я тебе помогать буду! — заверил Роман.— Я считать умею. До семи. И дальше тоже умею.

Торговали они так. Мать стояла за прилавком и отпускала товар. Роман же сидел на прилавке, на картонном ящике из-под макарон, и давал покупателям советы, хотя мать просила его не делать этого и даже один раз незаметно дернула сына за ухо. В общем-то советы Романа были дельными.

Так, он посоветовал соседу Сазонову, мужчине неопределенного возраста:

— Водку-то не надо бы покупать!

— Это почему? — насторожился Сазонов и спрятал бутылку под полу пальто.— Это почему не надо? Холодно нынче. Вот я и купил погреться.

Роман вздохнул:

— Ты напьешься— опять будешь ребятишек на мороз выгонять.

— Ой, как ты круто ставишь вопрос! — Сазонов изменился в лице и пошел на улицу.— Ох, и круто!

А Роман уже советовал другим покупателям:

— Кильку в томате не берите: все банки проржавели. Отравитесь еще.

— Да я и не продаю кильку! — обижалась мать на него.— И не думаю. Списала ее давно.

— Народ не знает, что ты ее списала,— говорил Роман.

— Как это не знает? Знает народ. Вот объявление висит.— напоминала мать. Роман соглашался:

— Знает. Да все равно просит отпустить.

— Что-то ты, Роман, больно раскомандовался нынче! — рассердилась мать и хотела ссадить его с прилавка на пол, но народ не дал.

— Пусть сидит. Пусть практикуется! — настояла очередь.— Вырастет — дельным продавцом будет.

— Бери выше— завмагом!

— Министром внешней торговли!

— Внутренней!

Отпуская товар, мать улыбалась.

— Это уже слишком — министром,— говорила она.— Министру торговли надо два института кончать.

В магазине было весело. Тепло шло от печки, похожей на белую коровушку. Роману представлялось, что она все понимает; когда топится, то, потрескивая дровами, разговаривает по-людски, а красный огонь — это ее язык.

Сейчас-то ее протопили; язык у нее спрятал

ся; печка молчит и честно отдает людям тепло, чтобы они не простужались и были веселыми.

Но люди не ценят, не понимают, не замечают печку и неплотно закрывают за собой дверь.

Роман наказывал каждому входящему:

— Дверь-то поплотнее закрывайте! Силы нет, так я помогу.

Или:

Дома-то вы так же двери расхлебяниваете?

— Роман! Ты нынче что-то совсем раскомандовался! — осудила его мать.— Мал еще командовать-то!

Но очередь заступилась за Романа:

— Он верно говорит!

Но вот в магазин зашел Молчун, и все замолчали. Роман слез с прилавка, потому что боялся Молчуна.

Как огня боялся!

Молчун был старый, в очках с толстыми линзами, за которыми белели выпуклые глаза; и смотреть в них было ой-ей-ей как страшно!.. Вдобавок про Молчуна говорили, что он был немецким шпионом и за шпионство долго сидел в тюрьме.

Здравствуйте, земляки! — сказал Молчун.

Ему никто не ответил, кроме матери Романа:

— Здравствуйте.

А Роман вслед за мамой только губами пошевелил, а вслух ничего не сказал.

Тут Роман уловил, что на улице происходит что-то очень значительное, и, забыв закрыть за собой дверь, вылетел из магазина.

— Вот так учитель! — сказала очередь.— Учил, учил и сам первый всю учебу забыл.

— Какие еще его годы!

С крыльца Роману открылось незабываемое зрелище.

Посередине улицы ехал трактор с платформой. В кабине сидел отец. А за платформой в морозном дыму мчались собаки.

Много собак, не сосчитать, со всего поселка, а может быть, со всех окрестных деревень.

Они лаяли, визжали, рычали, ревели, выли, свечами прыгали вверх, пытаясь запрыгнуть на платформу или рассмотреть, кто там лежит. Роман поначалу перепугался, а потом побежал вслед за трактором.

Трактор остановился у дома, где жил Роман.

Из кабины вышел отец, рявкнул на собак так, что они несколько присмирели, а потом залились особенно злобным лаем и, как белые мячи, запрыгали вокруг платформы.

— Герои,— сказал им отец.— Ну и герои! Посмотреть хотите? Смотрите. Кто самый смелый? Ты, Буран?

Отец схватил лайку Бурана и поставил на платформу.

Сперва Буран встал важно, хвост трубой, как полководец на пьедестале, угрожающе зарычал.

Вдруг Буран испуганно взвизгнул, спрыгнул на снег и уже оттуда, снизу, вместе с другими собаками, принялся яростно облаивать платформу.

Тут отец увидел Романа, взял его на руки, пахнущий морозом и машинным маслом, поцеловал и сказал:

— Отвоевался Серебряный Волк. Посмотри на него и не бойся.

— Я не боюсь,— ответил Роман.

— Я знаю.— кивнул отец и иоставил сына на платформу.

Там лежал некто огромный, как зимний сверкающий лес, уронив тяжелую скуластую голову на протянутые лапы с коричневыми когтями.

9