Пионер 1990-10, страница 51

N

— Сюзи!

А мама сказала странно спокойно— так она обычно говорит, когда очень сердита или расстроена:

— Не сегодня, Сюзи. Идите наверх и раздевайтесь. Все, все. Ты тоже, Джон, пожалуйста.

Джон — самый старший и умный из нас, и, наверное, он понимал, что маме просто необходимо позвонить сейчас папе. Больше всего мне хотелось, чтобы я знала, что с ним все в порядке. Поднимаясь с Робом наверх, я увидела, как Джон обнял маму, и меня поразило, как он сильно вытянулся за лето. Они стояли рядом и были одного роста, хотя у нас в семье все высокие. Лицо у Джона стало такое серьезное, и он казался почти взрослым, когда утеша.1 маму, а потом Джон повернулся и тоже пошел наверх, но медленно, а не как всегда — одним махом через три ступеньки.

Я налила ванну для Роба и позволила ему взять с собой все игрушки, так что для него самого места почти не осталось, ведь для него игрушка — все, что подвернется под руку, а не только утята и лодочки. Он потащил в воду и песочное ведерко, и старый испорченный телескоп, и кривобокую сковородку. Роб шумно резвился в воде, и я утомилась, следя за тем, чтобы он не расплескивал воду на пол.

Джон и Сюзи молча укладывались, было очень тихо, и от этого дом казался чужим. Я сидела на крышке унитаза и наблюдала за Робом: ему надо напоминать, что коленки тоже следует мыть. Потом он наотрез отказался вымыть лицо с мылом, и мне пришлось сделать это самой, а он стал вопить что есть мочи, хотя я была уверена, что мыло не попало ему в глаза: я все старалась делать осторожно. В этот момент в ванную вошел Джон и крикнул:

— Ну ради всего святого, неужели нельзя хоть раз подумать о маме и исполнить ее поручение без такого шума!

Я села и хотела было тоже наорать на него, но голос у меня дрогнул, и я тихо сказала:

— О Джон.

— Извини, Вик,— сказал он и вышел, застегивая свою коричневую с белыми полосами пижамную куртку. Колетт лежала на коврике и ждала, когда Роб выберется из ванны, чтобы лизнуть ему ноги. Когда это ей удалось, Роб залился смехом, как будто ничего не случилось. Мне хотелось стукнуть его.

Я помогла ему надеть пижаму, отвела в нашу с Сюзи комнату, усадила на своей кровати и переоделась сама. Колетт устроилась на кровати рядом с ним. Мне кажется, мистер Рочестер и Колетт особенно привязаны к Робу, как к самому маленькому — он почти на пять лет младше Сюзи,— и он тоже их очень любит и все время обнимает и целует. Когда он был меньше, то любил кататься верхом на мистере Рочестере, как на лошади,

а иногда мистер Рочестер позволяет ему прокатиться на себе и сейчас.

Сюзи сняла с себя одежду, но не переодевалась. Она так и стояла голенькая, с марлевой повязкой на ушибленном колене, и писала что-то на доске кусочком желтого мелка. Я сказала:

— Сюзи, ты простудишься, и мама рассердится.

Ома отошла от доски в каком-то полузабытьи, как будто я пробудила ее от глубокого сна.

Пришел папа. Хлопнула задняя дверь, и мы услышали, как он позвал маму, но никто не понесся сломя голову вниз по лестнице и не налетел вихрем на него, как обычно. Сюзи сидела на полу, надевая шлепанцы, а я трижды завязала пояс своего халата. Вошел Джон и спросиЬ:

— Все готовы?

Роб запросился на руки, как маленький, Джон поднял его и сказал:

— Кажется, папа пришел.— И мы побрели вниз.

Папа был на кухне. Он стоял, обняв маму; они молчали, и на какое-то мгновение мне показалось, что ничего не случилось, все хорошо. Но тут папа увидел нас, опустил руки и сказал: «Ну, дети?», а мама сказала: «Давайте-ка лучше ужинать. Уоллес, позови, пожалуйста, Дугласа». Папа позвал, и дядя вошел в кухню, все еще очень сердитый.

Мы сели за стол и прочитали молитву, но произносить слова благодарности — пусть даже за пищу — было как-то странно. Ростбиф и другие вкусные вещи, которые приготовила мама специально для дяди Дугласа, показались пресными, как опилки.

Я взяла в рот кусочек и пыталась жевать, но, когда взглянула на папу, у меня сердце сжалось от любви и страха. Дядя Хэл погиб, а что если вдруг и папа тоже в опасности. Я смотрела на него и думала, как сильно его люблю, каждую черточку. И вдруг я увидела то, на что раньше не обращала внимания или вообще не замечала. В волосах у него было много седины, больше, чем раньше, и лоб стал выше. И в густых бровях тоже встречались седые волоски. Он сидел и жевал, лицо сохраняло серьезное выражение, но он не выглядел таким подавленным, как другие. Заметив на себе мой взгляд, папа посмотрел на меня, и его карие с золотистыми крапинками глаза улыбнулись, и мне стало легче.

После ужина дядя Дуглас вместе с Сюзи и Робом отправились в кабинет поиграть, а мы с Джоном помогали папе и маме убирать со стола. Но не успели закончить уборку, -как папе позвонили из больницы и попросили немедленно приехать. Он обнял маму и сказал:

— Я думаю, это ненадолго. Постараюсь вернуться как можно скорее. Если придется задержаться, я позвоню.

Он расцеловал всех, пожелал спокойной ночи и, взвалив Роба на спит', будто куль

47