Пионер 1990-12, страница 23И, наконец, достигнув шестого уровня развития, мы начнем свободно придерживаться общечеловеческих этических законов, будем стремиться в своих поступках и мнениях следовать общим принципам справедливости (помните: «Поступай с другим так, как ты хотел бы, чтобы он поступал с тобой»). Все это, в сущности, уровни развития нашей совести. Печально, если мы останемся всю жизнь на первом уровне— уж очень недалеко от этого уровня до театра зверей. Но для того, чтобы подняться выше, нужны некоторые усилия, а усилий этих не очень хочется прилагать. «Часто мы говорим: «Где же твоя совесть?» А что означает это слово— «совесть»? Наверное, это то, чего у нас почти нет. Потому что во многих случаях мы не делаем того, что очень надо сделать. Потому что наша совесть не может сделать ничего против нас. Только у некоторых это чувство совести спрятано недалеко. А ведь как нам необходима совесть для того, чтобы быть добрее. Ответственность есть везде. Где бы мы ни были, мы ответственны за что-то. Есть такая ответственность, которую нам кто-то назначает. То есть ответственность за какую-то работу в школе, в институте, на предприятии. Но эта ответственность очень связана с совестью. Если человеку будет совестно за несделанную работу, то он обязательно будет ее делать. Но это уже зависит от человека. Значит, это как бы «необязательная» ответственность. А «обязательная» ответственность — это то дело, за которое ты ответственен не только перед кем-то, но и перед собой. Например, я ответственна за мою младшую сестру. Если с ней что-то случится, я никого, кроме себя, не имею права винить, потому что только я виновата. Но опять же все связано с совестью. Ведь есть же люди, которые могут все свои «ответственности» свалить на другого» (Оля Трясорукова, 14 лет, Москва). Кстати, почему мы ощущаем самые острые муки совести (если мы их вообще ощущаем), обидев кого-нибудь, особенно если этот кто-нибудь— близкий нам человек? «Недавно я поссорилась с моей любимой подругой Олей. Естественно, переживаю очень нашу ссору, но подойти первой не решаюсь, хотя я в ссоре виновата» (Юля, Ленинградская область). «Я не нахожу себе места. Дело в том, что я расцарапал лицо одному мальчику. Прибежала его бабушка и отлупила меня за это. Я живу с ними в одном подъезде и на одном этаже. Как смотреть людям в глаза? Как мне быть? Ведь я осознал вину!» (К. Г., Печора). И в то же самое время именно близких мы и обижаем чаще всего. «У меня есть очень вредная привычка. Очень! Я обижаю всех подряд. Мама мне говорит, что, если это будет продолжаться, у меня не останется друзей. У меня есть подружка. Это моя любимая подружка. Она очень добрая, застенчивая. Я ее очень люблю! Но когда я ее обижу, она мне как будто надоедает» (Оля, 11 лет, Алма-Ата). { Какая же работа происходит в нашей душе, когда мы испытываем муки совести? Понятным сердцу языком твердить о непонятной мукеСамыми первыми возникают чувства жалости и сожаления. Я обидел своего лучшего друга (или свою бабушку, или просто незнакомого человека на улице). Мне становится жалко друга (бабушку, незнакомца). Я начинаю жалеть, что не пожалел друга (бабушку, незнакомца) раньше: тогда бы я не обидел его (ее, его). Сожалею я и о самом себе как об обидчике. Вслед за жалостью рождается чувство стыда. Это стыд не перед людьми: я могу совершить дурной поступок в полном одиночестве и буду знать, что о моем поступке никто и никогда не узнает, и все же испытаю стыд. Мне стыдно не разоблачения: наоборот, я сам готов признаться в своем поступке. Так чего же я стыжусь? Я стыжусь самого себя — лучшего. Каждым своим поступком я приближаюсь к выбранной цели или удаляюсь от нее. И совесть предупреждает о любом отклонении в пути. Но, чтобы верно указывать путь, совесть должна быть знающей. Помните, как мы выбирали поступок? Нам нужно было не только иметь возможность выбора. Нам нужно было еще знать, из чего выбирать, а также знать, почему мы сделали такой выбор. Но это ведь подсказывает нам наша совесть. Она знает, какую цель наметили мы в жизни, знает, как мы относимся к самим себе, знает о возможных последствиях нашего поступка, знает, наконец, что — добро и что — зло. Между прочим, вы не обращали внимания: когда кто-то, например, хорошо знакомый вам Сашка, совершает нечто (разбивает лампочку в подъезде или переводит старушку через дорогу), вы этим «нечто» объясняете его (Сашкин) характер (конечно, разбил лампочку— нехороший человек). А вот когда вы сами совершаете это нечто (разбиваете лампочку в подъезде или переводите старушку через дорогу), вы объясняете, какова была причина поступка, намерение, побуждение, которое заставило вас совершить «нечто», или, как это называют ученые люди, свой мотив. И если ваше «нечто» получилось не очень красивым, вы объясняете, что собирались-то вы сделать замечательное «нечто», но вот так, случайно, получилось. А когда «нечто» выходит замечательным и вас хвалят, вы, хотя, может быть, и сами не ожидали такого хорошего результата и вообще не собирались ничего делать, находите для любопытствующих соответственный поступку мотив. А окружающие? Ну что ж... Вы же не можете прочесть их мысли, поэтому рассуждаете просто: если плох поступок — плох и его совершитель (да, а если поступок хорош — это случайность, хорошие поступки намеренно можете совершать только вы). Хотя вокруг вас совершают свои плохие или хорошие поступки точно такие же люди, как и вы сами,— каждый неповторим и единствен и в то же время каждый, как и вы сами,— человек. Поэтому хорошо было бы себя судить прежде всего по поступкам, а для поступков окружающих пытаться находить оправдания в их намерениях, мотивах. Может случиться так, что замысел был хорош, но плох результат (классическая история с бочкой, которую старуха пропарила для солений, а доброхоты решили помочь бабушке— наполнить бочку водой). Бывает, что человек замышляет недоброе дело, но случайно выходит дело хорошее. Чаще, конечно, замышленное недоброе дело и реализуется недобро. И хотя только этот случай соответствует прин 21 |