Пионер 1993-02, страница 24Все считали его чудаком, может быть, потому, что сами были чудаками. Он не кичился своим умом, преклонялся перед Платоном и Пифагором, Аристотелем и Сократом. Он, как и его учителя, о людях думал гораздо больше, чем люди могли предположить. И тягостными, мучительными были думы Архимеда из Сиракуз в те горестные минуты, когда все кончилось, когда в родном городе шла резня, когда бежали к нему обозленные воины с кровавыми мечами. Он знал — это конец, он высчитал умом своим того, кто предал его и родные Сиракузы. Но не это тревожило Архимеда. Он видел солдат и боялся их: они могли опередить его мысль. Римский полководец Марцелл приступил к осаде Сиракуз со спокойствием опытной хозяйки, готовящей ужин гостям. Еще бы! Ведь у римлян были прекрасные корабли, стенобитные машины, лучшие легионы, решимость воинов. У Сиракуз был лишь Архи: мед. Марцелл вывел в гавань перед городом шестьдесят пентер с метательными машинами на палубах, поставил на огромный поплавок из восьми кораблей, связанных друг с другом, осадную машину, приказал армаде медленно продвигаться к крепости, откуда с изумлением и страхом смотрели на море люди. Спокойно смотрел на приготовления врагов Архимед. Со злобой взирал на происходящее некий Демихра, низкий человек, перед которым часто пасуют гении и полководцы, цари и обыкновенные граждане. Со стороны суши к городу подходило войско Аппия. Сираку- зяне растерялись, притихли. Притихли звери, птицы. Солнце замедлило извечный свой ход: что-то замыслил Архимед, дивные машины припрятал он от глаз людских под стенами города. Римляне близко. На поплавке копошатся воины, заряжая в хитроумную машину камни. Уныние на стенах. Спасения нет. «Эх, люди! — вздохнул Архимед, прежде чем пустить в ход чудесные механизмы.— Неужели вы и после этого ничего не поймете? Неужели опять...» Но размышлять было некогда — вот-вот с моря полетит на город огромный валун. Пора, Архимед! — Пора,— сказал ученый, и враг увидел, как из-за стены к морю выдвигается чудовищных размеров деревянная лапа, приближается к первому кораблю, хватает его железным крюком за нос, поднимает, трясет, как строгий папашка провинившегося малыша. «V— А-а! Спасите наши души! — орут матросы, скатываясь вниз по палубе, падают в воду, туда же летят бомбометательные машины, камни, а затем и сам корабль накрывает собой несчастных. «Видите, люди? Вы поняли, что может сотворить разум человеческий? — шепчет Архимед, вводя в бой другую лапищу, третью: они крушат в щепы огромный поплавок, поднимают за уши, раскручивают над морем и сбрасывают на скалы корабли римлян,— Поняли?» — А-а! — стонет море, стонут люди, горы и земли. — Архимед, выручай! — К мыслителю подбегают люди, и он чувствует в их рядах того, кто через два года... — Некогда думать, Архимед, город в опасности,— задыхаясь, кричит Демихра, и ученый бежит за ним к противоположной стороне Сиракуз, пускает в дело другие механизмы. «Люди, смотрите внимательно, что может сделать мозг человеческий!»— мечтает ученый, а огромные стрелы и камни, вылетающие с невероятным шумом и дикой скоростью из его машин, крушат ряды наступающих врагов. «Я еще такое могу, такое! — шепчет Архимед.— Вы только поймите, что нельзя уничтожать друг друга, что творения гениев и дела людей обыкновенных не должны...» — Архимед! В гавани плохи дела! Два года длилась осада. Два года сопротивлялся чудаковатый на вид мыслитель со своими машинами нашествию врагов. Настроение сиракузян поднималось, росла надежда у Архимеда. Уставший от боев, он потерял одну важную для гения способность — мыслить категориями людей обыкновенных. Ему, чудаку, показалось, что люди поняли его, поверили его гению. Архимед уже готов был нарушить негласный наказ, который принял от учителей своих: быть всегда начеку, знания хранить в себе, проявлять осторожность, потому что люди слабы и алчны, а знания разрушительны и опасны в руках слабых... — Архимед, спаси нас! — кричали дети, женщины, старики, и он вновь и вновь пускал в ход машины и изобретения, а Демихра был все время рядом. 23 |