Техника - молодёжи 1936-02-03, страница 58

Это был огромный рыжеволосый и какой-то плоский человек. Звали его Андрей Золотой.

Отца убили баи во время сузакского восстания. У него нет ни юрты, ни верблюда, ни овец. Он пришел к нам просить работы и мы решили отправить его к вам.

— Так я и знал, — буркнул Женька Сергеев, — опять какая-то новая кампания.

— Не кампания, а подготовка национальных кадров. Раз райком решил, мы должны подчиняться, — вскипел Бобров.

— Да ты, Бобров, сам рассуди, — не унимался Женька, — парень еле по-русски лопочет, в жизни станка не видел, а ты его хочешь в три месяца мастером сделать. Я вот уже скоро год на бурении, и то все еще в старших рабочих сижу.

Но Бобров был неумолим. Он оставил Ахмета Тастамбекова у нас в юрте, а сам вернулся на рудник.

По распоряжению рудничного начальства Та-стамбеков был зачислен практикантом. Его прикрепили ко мне, и он каждое утро поднимался со мной вместе на буровую.

Тастамбеков поселился в нашей юрте. Это был сухощавый и некрасивый малый, истощенный кочевьем. Он был низок ростом, длиннорук и походил лицом больше на дунганина, или даже китайца, чем на тюрка. Выглядел он очень болезненно и быстро уставал, взбираясь на скалы.

Он был чрезвычайно любознателен, как-то по-детски любопытен. Все время он о чем-нибудь спрашивал. Нам это нравилось. Мы не считали себя образованными, но все мы много ездили, много видели и рассказывали охотно. Ахмет с трудом понимал нашу быструю речь, но слушал внимательно.

Мы удивлялись его поразительной памяти. Когда он был на вышке, то поминутно протягивал руку к какой-нибудь детали станка или двигателя, к какому-нибудь инструменту и спрашивал:

— Что это такое, как называется?

Мой старший рабочий, Михаил Рубенин, отвечал всегда лаконично: «форсунка», или «крокодил», или «фрикционы» ... Ахмет удовлетво

ренно кивал головой. В конце концов получилось так, что в его словаре было больше иностранных технических терминов, чем русских бытовых слов.

Работал Тастамбеков с огромным увлечением. Уставал, но не признавался в этом. Привычка к жаре помогала ему. После окончания моей смены он оставался на следующую. Он пренебрегал обедом. По старой пастушьей привычке он брал с собой мешочек баурсака, в свободное время п о леев ы вал его, запивая водой, подогретой в манерке на запальном шаре.

Через два месяца я уже допускал Ахмета к рычагу. Я позволял ему 'самостоятельно отпускать снаряд и даже разрешал рвать керн.

К нам на вышку стал чаще заглядывать Золотой. Со свойственной ему грубостью он сразу окрестил Тастамбекова «китаёза», высмеивал каждую его ошибку, но в общем относился к нему безразлично. Он был уверен, что из нашей затеи ничего не выйдет, и Ахмет мастером не станет. Но ему очень нравилось, что Тастамбеков всегда внимательно его слушал и верил ему, даже если он врал совершенно безудержно.

— Бурю я как-то на глубине в триста метров, — говорил он своим сухим, грохочащим голосом, — и вдруг пустота. Метр, полтора, — пустота. Спускаю тихонько снаряд, думаю: «ну и трещина». Вдруг — стоп! Забой. Пустил машину потихоньку, оборотов на двадцать, без промывки. Прислушался. Коронка идет тихо, тихо, как в глине. А все время шли кварциты, по геологическому разрезу глины не предвиделось. Решил поднять инструмент... И что же, ты думаешь, оказалось? Никогда тебе, китаёза, не догадаться ... Вся колонковая набилась ... гусиными перьями. Он захохотал и обвел нас торжествующим взглядом, — слыхал ты когда-нибудь, чтобы под землей, на глубине в триста метров гуси водились? Чего глазами хлопаешь? Не веришь? Эх, ты, дура. Дело-то просто было: бурили мы наверху, а жили внизу, в пещере. От лоры прятались. Скважина искривилась и мы как раз в свою «квартиру» попали, как раз свою подушку я наверх и поволок ... Вот оно как бывает. Когда глубоко буришь, искривления иногда совсем не замечаются.

— У моего приятеля, — продолжал Золотой, — на Хапчеранге, скважина однажды , совсем дугой выгнулась, и коронка в ста метрах от вышки наверх вылезла, а он и не заметил ...

В конце концов, даже Тастамбеков перестал слушать Золотого.

К МЮД Тастамбеков мастером не стал, но в декабре ему все-таки доверили «креллиус-А». Его назначение в сменные мастера провели против воли Золотого. Андрей был вне себя. Он протестовал и даже ездил для этого специально на рудник. «Как я ему коронку доверю, он мне все алмазы растеряет. Он мне скважину запорет». Но мы поручились за Ахмета. Он стал работать на вышке № 2 вместе с Верой. Она часто оставалась на его смену и взяла на себя ответственность за его работу.

Золотой не успокоился. Он стал придираться к Тастамбекову на каждом шагу. Г1риезл<ал ночью на скважину и неожиданно учинял Ахмету нелепейший экзамен.

Ни с того «и с сего он спрашивал Ахмета: