Техника - молодёжи 1946-04, страница 29

ЛГ ИЛЬИН

Рисунки Л* СМЕХОВА

ГЛАВА ТРЕТЬЯ¹

НЕВИДИМКУ КЛАДУТ НА ВЕСЫ

Ожила, проснулась наука.

Ожили и старые споры о воздухе-Не видимке, словно возобновился разговор, прерванный на полуслове. Можно было подумать, что не века прошли со времен греческих философов, а часы.

Аристотель пробовал когда-то взвесить воздух, надувая бычий пузырь.

Этот опыт, начатый в Афинах в IV веке до нашей эры, закончил Галилей во Флоренции через две тысячи лет.

Воздух казался людям не только невидимым, но и невесомым.

А Галилей взвесил его и нашел, что у него есть вес, хотя и очень небольшой. воздух <в 400 раз легче воды.

Галилей был старым следопытом, он привык иметь дело с невидимками. Он ь телескоп увидел спутников Юпитера, которых до этого не видал ни один человеческий глаз. Он построил микроскоп и разглядел когти на ногах у блохи.

Но с воздухом дело обстояло хуже. Его невозможно было увидеть ни в телескоп, ни в микроскоп. Чтобы его выследить, нужны были другие гончие.

Галилею удалось поймать Невидимку и положить на весы. Это было кое-что. Но кое-что еще не все.

Когда к нам в руки попадает незнакомая вещь, мы осматриваем ее, ощупываем, мы взвешиваем ее на ладони, мы смотрим, теплая она или холодная, сухая или влажная, твердая или мягкая.

У каждой вещи — десятки примет. Некоторые приметы мы замечаем на-глаз. Но на-глаз не все заметишь. Многое мы узнаем на-ощупь, иа-вкус, на-слух. И все-таки мы больше всего доверяем своим глазам. Глаза у нас в таком почете, что мы говорим: «Посмотри, теплая ли печка», «Посмотри, скисло ли молоко».

Врач «осматривает» больных, хотя он осматривает их не столько глазами, сколько ухом и пальцами. В нашей речи нет слова «ухомер», а есть «глазомер», потому что мы издавна привыкли все мерить глазами. И глаза заслуженно пользуются таким почетом. Что можно увидеть, то легче изучить и измерить.

Но как быть, когда имеешь дело с Невидимкой?

Мы не видим воздуха и судим о нем, ках слепые, — с помощью всех других чувств. Мы слышим шум ветра, мы ощущаем всей кожей —тёплый воздух или холодный. Мы чувствуем, что в горах иначе дышится, чем на равнине.

Но одно дело чувствовать, ощущать, а другое дело — знать. Чтобы знать, на

* Начало см. в №>№ 1, 2—3.

до мерить. Где нет меры, там нет точного знаниям там всегда будут споры.

Один скажет: «Вчера было холоднее, чем сегодня». А другой возразит: «Нет, сегодня холоднее, чем вчера». Чтобы не было споров, надо измерить. А мерить легче всего, когда видишь.

Но как увидеть и измерить жару и мороз, сырость и сухость?

Как наши смутные ощущения перевести на ясный язык зрения, где все можно разглядеть и все измерить?

Когда мы хотим узнать, откуда дует ветер, мы ставим между своими глазами и Невидимкой флюгер. Ведь флюгер мы видим хорошо. А что надо поставить между нами и воздухом, чтобы увидеть, теплый otf или холодный?

Мы теперь знаем ответ. Мы знаем, что между воздухом и нашими глазами надо поставить термометр. Воздух будет нагревать или охлаждать ртуть в шарике, а наше дело будет смотреть, как ртуть поднимается или опускается.

Нам термометр кажется простой, обыкновенной вещью. Но три о лишним века тому назад, когда Галилей построил свой первый» термометр, этот простой прибор казался людям не менее чудесным, чем телескоп или микроскоп.

Шутка ли, удалось придумать линейку, чтобы мерить жару и мороз так же, как меряют кусок сукна! Можно было уже не только ощущать, но и видеть, становится воздух теплее или холоднее.

Первый термометр был построен. Но самое трудное было еще впереди.

Термометр много раз менялся, прежде чем он стал таким, как сейчас.

Первый термометр — галилеевский — не сохранился. Но до нас дошло письмо одного из метеорологов тех времен— пастера Кастелли» В этом письме Кастелли рассказывает об опыте, который показывал ему Галилей.

Галилей брал стеклянный шарик, величиной с куриное яйцо. К шарику была припаяна трубка, узкая, как соломинка. Галилей согревал рукой шар и потом погружал трубку в воду. Шар остывал, и вода поднималась по трубке. Галилей пользовался этим прибором для измерения тепла и холода.

Такой термометр отзывался не только на каждое изменение температуры, но н на каждое изменение давления. Это был и барометр и термометр сразу. Наружный воздух давил на воду в чашке и гнал ее в трубку. А внутренний воздух,—тот, который был в шарике,— нагреваясь гнал воду обратно в чашку или при охлаждении снова уступал ей дорогу.

Барометр и термометр то спорили между собой, то помогали лруг другу.

Так два прибора родились вместе словно сиамские близнецы.

Их надо было разделить, чтобы каж дый из них занимался своим делом i не мешал другому. Разделить их суждено было не самому Галилею, а его уче никам: Торичелли и Фердинанду, герйогу Тосканскому. Чашка с опущенной нее трубкой досталась барометру, кото рый был изобретен Торичелли.

А шарик с трубкой, припаянной к не му, перешел к термометру, который был построен Фердинандом. Вместо воздуха в шарике был спирт, а трубка была наглухо закрыта с другого конца, чтобы наружный воздух не мог давить на спирт.

Была тут и шкала: к трубке были припаяны стеклянные бусинки. Это — вместо черточек.

Со шкалой ученым пришлось больше всего повозиться. Легко измерить линейкой кусок сукна или узнать, сколько метров от стены до стены, от печки до окна. Но как быть с жарой и холодом? Какой мерой их мерить?

На шкале термометра надо как-то проставить черточки. Проставить их не трудно. Но как? С чего начинать отсчет Тут мнения разделились. Одни говорили, что надо взять за на чало и конец шкалы самый теплый и самый холодный день в году. Но во ib год на год не похож. Да и в разны> городах погода ведет себя по-разному Этак пришлось бы для каждой меетно стн мастерить свой термометр и кяж дый год заменять его другим, смотря иг тому, какая выдалась зима и какое летп Представьте себе, что вы вздумали измерить расстояние от печки до окна и вдруг печка сошла со своего места и принялась гуляты по комнате. Уж если как говорит старинная поговорка, «тан цовать от печки», так надо, чтобы сами печка не танцовала, а стояла неподвиж но, как ей и полагается. Так вот и тем кто раздумы^л о шкале термометра, нужна была Неподвижная печка, от ко торой они могли бы танцовать.

Некоторые предлагали взять за та кую печку, или, вернее, точку, температуру человеческого тела. Она всегда и везде почти одна и та же. Человек не делается сосулькой в Арктике и не превращается в пар, попадая в Сахару.

Но и температуру человека тоже вряд ли можно было бы принять за неподвижную точку на шкале термометра. В Палате мер и весов много образцов, эталонов. Там есть образцовый килограмм. Но где взять образцового человека? И под какой стеклянный колпак надо его посадить, чтобы у него никогда не было ни гриппа, ни лихорадки и никогда не менялась температура