Техника - молодёжи 1946-08-09, страница 29

Рас. АГ. АРЦЕУЛОВА

м* ИЛЬИН

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Фицрой погиб. Со страниц лондонских газет исчезли предсказания погоды, Но та великая работа, участником которой- был Фицрой, не могла прекратиться, Ведь наука была делом не одного человека и не одной страны. Она была делом человечества.

Человечество и Земля — это сравнимые величины. А отдельный человек — исчезающе мал по сравнению с огромным домом, в котором он живет. Он не может сразу оглядеть весь этот дом. И если он все-таки охватывает свою планету умственным взором, так только потому, что все человечество изучало ее на протяжении тысячелетий. ,

Почему Ломоносов и Гумбольдт умели видеть не только маленький клочок земли, но и всю землю в целом?

Почему Дове, Спасский, Фицрой разглядели борьбу гигантов, борьбу воздушных потоков?

Потому, что они не довольствовались своим личным опытом, а весь опыт человечества сумели сделать своим.

У отдельного человека маленькое поле зрения, а у человечества огромное.

В это поле зрения может поместиться весь земной шар — с водной и воздушной оболочкой.

Тысячи людей в течение тысячелетий изучали Землю с разных точек зрения. Одни плавали по морям, другие проникали в глубь Земли, третьи поднимались на горы.

Росли горы наблюдений, фактов, таблиц. И вот, когда все это собралось вместе в уме таких людей, как Ломоносов, или Гумбольдт, или Воейков, из отдельных деталей вырастало великое целое.

Метеоролог А. И. Воейков жил в те времена, когда в метеорологии взяли верх собиратели цифр и фактов.

Цифр и фактов было уже накоплено так много, что пора было начинать строить из этого материала здание науки. Факты словно сами требовали, чтобы от них шли к выводам.

Но это понимали немногие.

Даже самые знаменитые метеорологи говорили: «Побольше фактов, поменьше рассуждений!»

Запершись у себя в кабинете, метеорологи с утра до ночи записывали столбцы цифр, выводили из этих цифр другие цифры ■— средние, заносили во входящий и исходящий журналы каждый циклон, каждую бурю. Но от этого никому не становилось яснее, что же такое погода.

Статистикой пользовался и Гумбольдт. Он выводил из многолетних наблюдений ере,. ie температуры лета, зимы, целого года.

Но цифры были его слугами.

А тут люди стали слугами, а цифры — господами.

Ученые боялись рассуждать и обобщать.

Живая погода, живой климат Земли превратились для них в сборище средних чисел.

Но не все ученые стали рабами цифр.

Были, к счастью, и в это время люди, которые любили природу и умели ее видеть.

Таким был Александр • Иванович Воейков.

Вот уж кого нельзя было назвать кабинетным ученым! Его кабинетом была вся Россия, весь земной шар.

Он изучал Землю не только по таблицам, атласам, глобусам, но и в натуре. Он стал путешественником с четырнадцати лет—побывал и в Сибири, и в странах Западной Европы, и на Ближнем Востоке.

Вслед за Европой и Америкой подверглась осмотру АЗИЯ — вплоть до Японии, которая только что открыла тогда свои двери европейцам.

Странствуя по степям Мексики и по берегам Амазонки, пересекая низменности и восходя на горы, Вое%ов думал не только о средних температурах января и июля. Он думал о великой связи вещей, о том, что и климат, и реки, и озера, и леса, и моря, и труд человека составляют одну неразрывную цепь.

И он понимал, что человек не такое звено, как другие.

В Средней Азии горячее летнее солнце растопляет горные снега. Талые воды сбегают с гор тысячами ручьев и водопадов. Летнее половодье высокой волной проходит по рекам.

И вот тут включается в цепь новое звено — человек.

Вода спускается с горных вершин к ногам человека, и человек направляет ее по бесчисленным дорожкам-арыкам на поля. Вдоль арыков он ставит деревья, чтобы они сдерживали ветер, чтобы они, как сторожа, охраняли воду от жарких солнечных лучей и не давали ей убегать в воздух.

Так протягивается длинная цепь.

Солнце — горные снега — рекэ — человек — арыки — оазисы.

Воейков видал, как работа человеческих рук изменяет климат. И в его воображении возникали грандиозные картины перестройки природы. '

Он думал о том, что может произойти, если отделить мелководный залив Карабугаз от Каспийского моря.

Этот залив все время обкрадывает свое море: выкачивает из него воду и соль. Вода испаряется, а соль отлагается на берегах.

Если Карабугаз отделить от моря, оно станет богаче и водой и солью. Расход воды уменьшится, а приход останется прежним. Вода в море станет солонее, а такая, более соленая вода будет позже затягиваться льдом, над ней воздух будет теплее зимой и осенью.

Так в машине планеты достаточно нажать на один рычаг, чтобы ход машины стал другим,

Воейков окидывает взором эту гигантскую машину.

Он видел колесо муссонов в Индийском океане. И ему все яснее становилось, что область муссонов охватывает не только Индию, но и Китай, и Японию, и Монголию, и наш Амурский край.

Он видел далеко на юге ледяную шапку Антарктики, нахлобученную на южный полюс. Гигантские ледники сползают там с материка в океан. Тяжелым плотом ложится лед на воду. От него отрываются глыбы высотой в десятки и сотни метров, и эти глыбы плывут ледяными горами, неся с собой холод Антарктики. Ледяные горы тают, и от этого вода делается холоднее. Течения несут холодную воду все дальше и дальше от полюса. Вода охлаждает воздух. Воздушные потоки странствуют над материками и островами, неся с собой снежные облака. Снег падает на горы и дает начало новым ледникам. И от этих ледников опять отрываются ледяные глыбы, охлаждающие воду теплых морей.

Так все связано в природе, — одно звено тянет за собой другое.

Воейков смотрит на северное полушарие. Тут, думал он, больше суши,— она простирается здесь на многие тысячи километров, опоясывая земной шар. Каждой зимой необозримые пространства покрываются на севере снегом. Сколько тепла нужно весной и летом, чтобы растопить этот снег! Вот отчего на севере такое холодное лето!

Но даже на полюсе лето могло бы быть не холодным, а жарким, если бы зима иначе была устроена.