Техника - молодёжи 1953-08, страница 20
Прасковья Евтеевна вполне владеет им, уверенно читая смысл возникающей перед ней световой картины. По характеру радужных линий, по их форме судит она о том, насколько поверхность плитки приближается к идеально геометрической плоскости. Сравнивая изгибы и высоту полосок, она воочию видит те десятые дольки микрона, судьбу которых ей ежеминутно приходится решать, управляя станком по окончательной доводке. Я спросил Петрыкину: - Вы здесь давно? — Скоро двадцать лет, — ответила она, рассматривая зеркало готовенькой плитки. — Я тут выросла с ними, — добавила она, указывая на плитки, и осторожно спустила одну из них в ванночку для промывки, где на дне лежала ватная подстилка, чтобы плиткам было удобнее, мягче. — Всякое тут бывало... — продолжала Прасковья Евтеевна задумчиво. — И страхи поначалу, и слезы... А теперь вот видите, как у нас устроено, — и она окинула взглядом участок, как бы проверяя, какое он должен произвести впечатление на постороннего. В светлом помещении, за светлыми машинами-станками стояли люди в белых халатах, белых передниках, и под легкий металлический шелест скользящих плиток, как под тихий аккомпанемент, мерно текла тонкая, деликатная работа. ПЛЮС-МИНУС ПОЛГРАДУСА Нет такой мелочи, которая не имела бы здесь, на участке плиток, своего существенного значения. Не бывает здесь такого пустяка, которым можно было бы пренебречь. Пылинка, осевшая на поверхности плитки, может вывести ее из строя. Если вытереть готовую «Гладкий рсэс!£». Микроскопичс-ские зернышки абразивного порош-^^^^ ка втирают в чугунную поверхность плитку не свежим льняным полотенцем, а полотенцем, побывавшим в* стирке, — плитка под угрозой порчи от остатков мыла и махрящихся волокон. На каждом шагу может что-нибудь подстерегать. Много требуется здесь, чтобы соблюсти нужную точность работы. Но не меньше приходится думать и о том, как бы охранить эту точность, уберечь ее от непрошенных влияний. Как же уберечь? Возвести двойные стены, застеклить окна двойным переплетом, чтобы преградить сюда доступ пыли, шуму, беспокойству; уложить фундамент под станками, чтобы не было сотрясений; одеть людей и станки во все белое, светлое, чтобы строже поддерживать чистоту. Все это необходимо, но всего этого еще недостаточно. — Вам, может, чудно будет, сколько нам хотя бы вот это доставляет хлопот, — сказал Виктор Иванович, кивнув на стену. Там висел большой термометр с такими крупными делениями, что отовсюду их можно легко разглядеть, отсчитывая не только целые градусы, но и доли градуса. — Температура! — многозначительно погрозил пальцем Виктор Иванович. — Нам полагается двадцать градусов. Во всякое время. Зимой и летом. Точно плюс двадцать градусов по Цельсию. Иначе к плиткам и не подходи. Я еще раз взглянул на большой термометр. Столбик ртути стоял ровно у цифры «20», Все точные меры длины отнесены к этой температуре, - в этом залог единства их показаний. Государственный стержень — эталон, хранящийся в подвале Института метрологии, считается метром только при двадцати градусах Цельсия. Шкалы точных приборов верны только при двадцати градусах Цельсия. Плитки передают свои размеры с микронной точностью только при двадцати градусах Цельсия. Достаточно температуре на участке отклониться на два-три градуса, как доводку плиток постигает настоящее бедствие: нарушается плоскостность - брак! Стоит плиточкам в их движении между притирами хоть немного нагреться, как тепловое расширение поглощает все микронные доли, которые старались уловить здесь с такой великой тщательностью. Если ртутный столбик на цеховом термометре сдвинется хотя бы на полградуса, на участке бьют тревогу. Ведь в государственном стандарте записано, что предельный допуск температур — плюс^минус полградуса. — Это еще что! — утешил Виктор Иванович. — Хотите посмотреть, что такое температурный режим, так зайдите туда, в наш отдел контроля. Вот там строгость! — И он указал на цеховую перегородку, где как раз в тот момент открылось небольшое окошечко, чья-то рука приняла коробочку с плитками и исчезла. Окошечко вновь захлопнулось. С предосторожностями еще большими, чем раньше, провели меня через двойную систему дверей в помещение контроля. Здесь было очень тихо, чинно, даже после участка доводки. За аккуратными лабораторными столиками, поставленными аккуратно один за другим в два ровных ряда, сидели перед удивительно аккуратными приборами девушки в белейших подкрахмаленных халатах и с выражением полного сознания собственного достоинства на молоденьких личиках сосредоточенно занимались своим аккуратнейшим делом. На этих столиках готовые плитки подвергаются доскональному исследованию. Их проверяют по всем статьям - на плоскостность, на чистоту поверхности, проверяют степень точности размеров. Здесь они получают свой первый производственный аттестат. Отклонение в одну-две десятых микрона уже переводит плиточку из высшего класса точности в более низкий. Всякий свой приговор контролер отмечает особым значком на листочке папиросной бумаги, в который здесь бережно пеленают каждую плитку в отдельности. Это большая ответственность — вынести приговор плитке. Поэтому ее тщательно сравнивают с другой такой же плиткой, но уже аттестованной по более высокому разряду и утвержденной метрологическими органами как плитка-эталон. Поэтому и средства измерения здесь еще более тонкие, ответственные, чем на участке, и приемы еще деликатней. Здесь плитки исследуются с помощью чрезвычайно точного и совершенного прибора — интерферометра Уверского. Изобретатель его, инженер завода Иосиф Тимофеевич Уверский, заставил световую волну так «ощупывать» предметы, чтобы картина интерференции сразу переводилась на шкалу. Наблюдатель прямо как по линейке отсчитывает микронные доли. Цена деления на световой шкале может быть доведена до двух сотых микрона. А опытный глаз может подметить вполне точно еще половинку. Так на приборе улавливается каждая сотая микрона - величина, существующая где-то на грани мира молекул. В этот мир микронов и заглядывают девушки-контролеры, когда «допрашивают» с особенной строгостью плитки на интерферометре, напоминающем по виду странное сочетание фотоувеличителя с микроскопом. Я потянулся было к столику поближе, но меня тотчас же предупредили: ' — Осторожно! Не нарушьте температуру! И действительрю, мое приближение было равносильно тому, что к прибору и плиткам подносят источник тепла в тридцать семь градусов. Здесь обо всем приходится думать. Попробуйте положить плитку на прибор и едва коснуться ее пальцем, — на экране прибора тотчас же произойдет изменение световой картины: плитка уже увеличилась в своих размерах. Здесь избегают брать плитки непосредственно рукой. Их захватывают деревянным пинцетом, а на руки надевают резиновые пальцы. И все же плитку нельзя допустить сразу к самому прибору. Ее выдерживают сначала на вспомогательной площадке, чтобы окончательно выровнялась температура. И лишь затем пододвигают уже на вторую, измерительную площадку, под самый щупалец прибора. Двигать нужно опять-таки не рукой, а специальным движком, в котором плитка покоится, как в люльке. Теперь как будто все влияния устранены. Можно мерить? Нет, еще не совсем. Остается еще сам наблюдатель-контролер, который сидит перед столиком, излучая тепло в тридцать семь градусов, дышит, наклоняется к прибору, заглядывая в окуляр микроскопа. Надо оградить результат измерения и от этого вмешательства. Между человеком и прибором ставится защитный экран. Сквозь экран можно видеть, он прозрачный, но тепловых лучей он не пропускает. 18 |
