Техника - молодёжи 1966-08, страница 40

надписи на марках особым способом, с помощью химических средств, — нигде ничего. Мы очутились, таким образом, в безвыходном положении. Поэтому-то мы и решили заполучить лучшего филателиста нз Праги и начать поиски заново. Итак, уважаемый господин филателист, что же означают эти марки Сароки?

У меня было нелегкое положение. Не начни генерал сам с этого, я тоже посоветовал бы начать с каталогов н химии. В этот момент ничего лучшего не приходило мне в голову.

Я снова склонился над фотокопией первого письма этого Сароки. Она была очень четкая, словно оригинал. Что же он это посылал? Загрязненную новозеландскую и вот этот Трансвааль. Что в них особенного? На новозеландской, по-моему, ничего такого нет. А впрочем, погодите... Я припомнил водяные знаки. Да, эта серия имеет множество комбинаций водяных знаков, и в Баден-Бадене есть один специалист, у которого хорошая коллекция таких марок. В 1909 году он получил за них бронзовую медаль не выставке в Монако. Этот водяной знак был однообразный. Если мне память не изменяет, там были буквы и звездочка. Знаете, что изображено не этой марке? Овальный знак со знаменами, сверху какие-то фигурки, а внизу миниатюрная бурская повозка. И по этой повозке, которая иа марке меньше блошки, мы различаем два типа этих марок. На одном повозка имеет одно дышло, а на другом — два, и каждое тоньше блошиных ножек! Если бы марка и фотокопия были лучше, я смог бы различить, к какому типу принадлежит марка. Я не мог отделаться от мысли об этой бурской повозке, известной крытой повозке старых голландских эмигрантов, которую тянет медлительная упряжка волов по южноафриканской пустыне. И эта повозка внезапно, неизвестно почему напомнила мне повозки военных обозов, также крытых брезентом, какие мы во время войны видели тысячи.

— Нет ли, — говорю генералу, — там, откуда посланы эти марки, какого-нибудь военного обоза?

Один из офицеров посмотрел в списки.

— Да, там имеются военные склады. Вы узнали об этом по маркам?

У меня мелькнула мысль, что на этой загрязненной новозеландской марке почтовый штемпель прикрывает крошечную гравюру военного лагеря с постами и палатками.

— А нет ли там также военного лагеря?

— Конечно. Летний лагерь. Но как, черт побери, вам это удается...

— Ничего особенного. Ведь этот ваш Сарока заставляет просто говорить картинки на марках. Они и рассказывают, что искать в местах, откуда он посылает в Вену свои письма. Вот на этих двух марках военный лагерь и повозки. А на этой уругвайской пятерке в знаке крошечная лошадка, полагаю, что здесь речь идет о кавалерии. Но что-нибудь некрупное.

— Да, тем эскадрон кавалерии.

— 'Вот и на этой двойке Гватемалы, 1902 года, довольно большой памятник всадника. Письмо послано из Митровицы.

— Там как раз кавалерийский полк.

Короче говоря, этот Сарока чертовски облегчил себе дело. Таким способом переписываются мальчишки или возлюбленные.

— Это настолько просто, что не могло прийти в голову кому-нибудь из генерального штаба, — проронил генерал.

Весь штаб принялся наперегонки расшифровывать послания Сароки. Они сразу догадывались, что большие или маленькие флаги на Перу или Колумбии означают большие или меньшие части пехоты, и пушки под пальмой на марке Гаити — полевую артиллерию, и генерал расшифровал, что известная красивая двойка Соединенных Штатов означает главное командование, потому что на ней изображен Колумб со своим штабом.

— Пошлите по телеграфу ордер об аресте Сароки, — приказал генерал едъютанту. — А вам, брат чех, спасибо. Вы получите за вашу консультацию отличный орден, вероятно, орден святого Саввы.

Я почувствовал: этим он дает мне понять, что моя миссия окончена. Но не тут-то было! Я ведь тоже воевал с четырнадцатого по восемнадцатый год. Правда, не в рядах армии, у меня одна лопатка немного выше другой, я просидел к тому времени уже пятнадцать лет за письменным столом. И филателия вовсе не спорт, выравнивающий спину. Нет, мы, остававшиеся дома, воевали по-своему и в больших масштабах, мы вкалывали в карту булавки на всех фронтах. У меня еще была и своя цель — так я узнавал, откуда доставать штемпеля полевой почты. Передвигая флажки на картах, я словно краешком глаза подсматривал и учился генеральскому искусству. В конце я так увлекся, что мне

казалось, будто я смог бы предостеречь своим советом не один генеральный штаб от неудач. Сколько у меня зарождалось идей!

И вот теперь, в Белграде, в центре одного иэ всамделишных генеральных штабов, где я по-настоящему мог бы проявить свое не остывшее еще военное чутье и опыт, от меня ничего не требовали, кроме какого-то пустяка насчет марок. Так нет же, так просто я не уйду. Говорю:

— Господин генерал, мне думается, мы могли бы воспользоваться нашей разгадкой шифра Сароки. Как вы полагаете, для кого он шпионил?

— Для Италии. Наверняка каждое его сообщение шло из Вены в Рим. Они оккупировали наш порт Задар и претендуют еще бог знает но что.

— А не кажется ли вам, что мы могли бы от имени Сароки посылать в Вену, такие сообщения, что у них голова пошла бы ходуном? Например, они внезапно узнают, что в таких-то и таких-то местах появилась артиллерийская часть, а пара полков пехоты обнаружилась там, где ее никак не ожидали, и кавалерия, и военные суда... И все будет двигаться так, будто мы хотим взять обратно Задар. Конечно, они принялись бы срочно перемещать свои части, возможно, объявили бы даже мобилизацию, у них нечалась бы паника. И все это из-за нескольких марок, не имеющих никакой ценности...

Я объяснил на карте, каким образом я расставил бы все, как раз так, как мы толковали об этом над картами во время войны, и генерал смеялся, покручивая своей единственной рукой усы, и офицеры посмеивались, окружив меня. Похлопывая меня, как своего, по спине, они говорили:

— Этот чех — добар войник.

Письма были написаны по-немецки, и я сказал, что знаю этот язык и машинопись, но машинка должна быть такого же типа, и письма должны посылаться из определенных мест, так, чтобы это выглядело, будто дело касается Задара...

Тут генерал приказал все для меня подготовить, послать , мне в отель карту и пишущую машинку, пускай, мол. побалуется, напишет эти письма и подберет для них марки, ка.< это делал Сарока. Он сказал даже, что прикрепит ко мнв вестовых на мотоциклах, которые сразу же развезут мои письма туда, откуда я захочу иметь на них почтовые штемпеля. В отеле, разумеется, я буду их гостем.

Отлично. Мне оставалось еще заметить, что для задуманного предприятия мне понадобится довольно большой набор иностранных марок. Мне ответили, что об этом нечего беспокоиться. И в самом деле, в полдень солдат в сопровождении полицейского принес мне целый чемодан с марками. Вот он, в ваших руках. Кто знает, откуда он появился? Возможно, марки реквизировали у белградских торговцев или коллекционеров. Во всяком случае, взяли чуть ли не все, что имелось в Белграде. Вечером офицер принес мне карты. Попросил меня класть свои шпионские письма всегда в два конверта. На верхнем должно быть написано, откуда они должны быть отосланы. Он передал мне также от генерала две бутылки шампанского для подкрепления.

Я писал письма в Вену, потягивал шампанское и, конечно, пил черный кофе. Из чемодана я отобрал две дюжины Боливии, Перу, Эквадора, Колумбии с флажками вокруг их знаков, разыскал даже несколько пятидесяток Либерии, 1906 года, на них изображено прекрасное большое знамя, вроде тех, за которыми марширует пехота. Я перемешал их с Уругваем, на которых были изображены лошадки, нашел бразильскую, 1900 года, с целой группой ездоков на ней, и шесть марок островов Куке, 1899 года, с чайкой, явно способной представлять самолеты.

Утром перед отелем выстроилось четверо солдат-мотоциклистов. Я вручил каждому солдату по нескольку конвертов, они откозыряли и укатилн. Это было здорово, весь отель смотрел на нас.

Я продолжал воевать. Назавтра какие-то полки поднялись и направились к побережью. С ними двигалась кавалерия — на этот раз это была двухцентовая марка Соединенных Штатов с лошадкой, которую мне было даже жаль отсылать. Им была придана также и тяжелая артиллерия, о чем всякий зрячий сразу догадывался по тунисским маркам, и это, надо полагать, уразумел венский шпионский центр и доложил в Рим. Были у меня и самолеты, их изображали три гуся на китайских долларовых марках, и они перелетели на сто километров ближе к югу, к побережью. Все это я подготовил с вечера, утром роздал своим мотоциклистам конверты, и они умчались как черти. Поднимаясь по нескольким ступенькам в отель, я почувствовал всеобщее почтение.

Днем я непрерывно работал у карты. Я втыкал флажки

36