Техника - молодёжи 1968-11, страница 19

НАУЧНОЕ ОБОЗРЕНИЕ

сти, так что повысить температуру гомункулусу не удастся.

Такая же участь постигнет и химию гомункулуса: эта наука почти вся вытекла из горения, наблюдать которое гомункулус мог бы только при лесных пожарах, извержении вулканов и проч. Кроме того, как бы он мог заниматься химией, если жидкость не стала бы ни входить, ни выходить из его колб, реторт и пипеток?..

От положения пигмея-гомункулуса Крукс переходит к положению человека-великана, настолько же превосходящего нас размерами, насколько мы превосходим гомункулуса. Великан ошибется в оценке явлений природы в обратную сторону. Капиллярность и все связанные с нею феномены останутся ему совершенно неизвестными. Гранитные скалы окажутся для него чем-нибудь вроде нашего песчаника. Растирая кусок земли между пальцами, мы ощущаем лишь небольшое сопротивление, а гигант, указательный палец которого в одну секунду может промелькнуть над пространством в несколько миль, при растирании громадной скалы доведет ее до высокой температуры и обожжения. Гомункулус никакими усилиями не мог добыть огня, гигант не в состоянии будет двинуться, не воспламеняя или по крайней мере не нагревая до неудобной для себя температуры всего окружающего. Едва ли он даже сможет взять что-нибудь руками, разве только крайне медленно. Понятно, что для него все предметы будут казаться обладающими теми свойствами, которыми для нас отличается фосфор.

Но если это так, если размеры живого существа до такой степени обусловливают понимание им природы, то не можем ли и мы, связанные нашими размерами, понимать ее как-нибудь односторонне? Наука, которою мы так гордимся, не носит ли на себе следы нашей субъективности, которой мы не замечаем и которая нисколько не обязательна для существ иных, чем мы?

Уже одна разнообразная оценка времени, зависящая от скорости передачи впечатления по нервам, внесла бы громадную разницу в наше понимание вселенной.

Фон-Бер произвел весьма интересные вычисления на этот счет.

— Предположим, — говорит он, — что вместо десяти впечатлений, воспринимаемых нами теперь в одну секунду, мы бы могли воспринимать их десять тысяч. Жизнь наша укоротилась бы тогда в тысячу раз: мы жили бы, следовательно, меньше месяца, одно и то же время года продолжалось бы в течение нескольких поколений, и люди, родившиеся зимою, мечтали бы о лете так же, как мы теперь мечтаем о жаре каменноугольного периода. Движения животных казались бы нам столь же медленными, как теперь кажутся движения растений — мы замечали бы их только по результатам, не видя воочию. Солнце казалось бы нам неподвижным, луну мы знали бы только в одной фазе и т. д. и т. п.

Наоборот, человек, который бы мог воспринимать в данную единицу времени только 0,001 того количества впечатлений, которое воспринимаем мы, жил бы в 1000 раз дольше. Времена года летели бы для него, как для нас четверти часа; грибы и другие быстрорастущие тайнобрачные казались бы возникающими мгновенно, а рост дубов был бы столь же заметен, как для нас рост капусты; движения животных были бы невидимы, как полет пули или ядра; солнце проходило бы над горизонтом со скоростью метеора, оставляя за собою блестящий след, и т. д.

Трудно было бы отрицать, что все это не реализовалось уже где-либо в царстве животных. Трудно отрицать также и то, что в природе осталось еще слишком много для нас неизвестного, оказывающего между тем на нас ежеминутное, непосредственное и весьма сильное влияние...

Вдохновленный речью Крукса, Гастон Мох продолжает рассуждения знаменитого физика.

— Вообразим мыслящее существо, отличающееся от нас не величиною, как гомункулус, а только особо сильным или необычным развитием одного из органов чувств. Предположим, например, что глаза человека воспринимают лучи, обусловленные 300—2300 квадрильонами колебаний, то есть прямо видят икс-лучи, совершенно не замечая световых. Какою показалась бы природа этому человеку?

Прежде всего наши понятия о красоте были бы для него совершенно недоступны. В своей возлюбленной он видел бы только один скелет, окруженный полупрозрачной студенистой массой. Жил бы такой человек как бы в стеклянном доме, с деревянными окнами в рамах и стеклянными ставнями. Дремучий лес казался бы ему пустыней или по крайней мере рядом прозрачных столбов, внутри которых самым причудливым образом разветвляются тоненькие канальцы с непрозрачным жидким веществом, медленно поднимающимся кверху. Из вещества этих столбов, то есть из дерева, высушив его предварительно до полной прозрачности, он делал бы то, что мы делаем теперь из стекла, не исключая очков и чечевиц для микроскопа. Одним словом, вся природа получила бы в глазах такого человека совсем другой вид и вся жизнь его была бы обставлена совершенно иначе, чем наша.

Фантазируя дальше, мы можем предположить мыслящее существо, живущее в двух измерениях, понятия которого будут по необходимости весьма поверхностны. Или существо в четырех и более измерениях, с понятиями, для нас неизмеримо глубокими.

Мы встретим, наконец, существо, могущее передвигаться быстрее света и способное, стало быть, догнать и увидеть образ прекрасной Елены, несущейся теперь в виде световых колебаний где-нибудь за пределами Млечного Пути. Для такого существа прошедшее не существовало бы. Желая изучить историю рода человеческого, это существо увидало бы ее воочию, только в обратном порядке: сначала оно догнало бы световые эффекты, посланные в пространство вчерашним днем, потом увидало бы Наполеона, Петра Великого, крестовые походы, римских цезарей совершенно так, как мы видим теперь картины в кинематографе, если только развертывать их в порядке, обратном тому, в котором они были сняты...

Бесконечность идет от нас в обе стороны как во времени, так и в пространстве, содержимое же этой бесконечности известно нам лишь до пределов, очерченных нашими в высшей степени ограниченными, способностями.

Мы знаем, например, что солнечная система тяготеет к своему центру и обращается вокруг него; мы предполагаем, что самый этот центр тяготеет к Сириусу и обращается вокруг него, но и только! А ведь, может быть, и сам Сириус со своей гигантской системой тоже тяготеет к какому-нибудь другому солнцу и так далее и так далее. А вся видимая нами вселенная представляет собою только одну клеточку тела какого-нибудь громадного животного, причем все видимые нами движения небесных тел суть не что иное, как те молекулярные движения, которые мы наблюдаем под микроскопом в клеточках тела земных животных.

С другой стороны, кто же поручится, что эта самая органическая клеточка, видимая нами под микроскопом, есть действительно наименьшая и простейшая единица жизни органической? Не есть ли и она тоже целый сложный мир? Ведь живут же в ней бесчисленные разновидности бацилл, существ еще более простых, но тем не менее имеющих ии-

1В