Техника - молодёжи 1969-03, страница 14

священнодействия в храме науки — ничего-то этого во мне быть не может, коли не было».

Как человек творческий, Менделеев отлично понимал, сколь бесполезно и бессмысленно в науке и в жизни голое отрицание, не сопровождающееся позитивными, конструктивными предложениями. Совсем недавно расшифрована стенограмма его никогда не опубликованной статьи «Какая же академия нужна в России?», где эта мысль сформулирована предельно четко: «Изложение недостатков чего-либо... никогда и нигде не приносило того объяснения, какое может принести хотя бы и не вполне созревшее положительное мнение о Том, чем же можно заменить ныне несовершенное».

Видимо, вопрос о главном качестве, необходимом для хорошего ученого, властно привлекал к себе внимание Менделеева. И здесь он пришел к выводам, к которым не смог бы ничего существенного добавить самый проницательный философ и психолог. Выраженные в нарочито резкой форме, эти выводы удивляли и потому хорошо запоминались теми, кому Менделеев их высказывал. «Да, матушка, — говорил он своей племяннице. — Столяр развитой человек, потому что он знает вполне свое дело, до корня Ои и во всяком другом деле поэтому поймет суть и будет знать, что делать».

«Если в какой-нибудь специальности достигнешь сути дела, результата, взберешься по лестнице всех предварительных знаний, а потом самостоятельно поработаешь сам, то и достигнешь того, что все легко будет даваться и сущность всякой науки будет легко усваиваться».

Поскольку через руки Менделеева прошли сотни студентов, у него была возможность проверить свои взгляды, применить свои методы оценки людей. «Школьные успехи ничего не предрешают. Я замечал, что «первые ученики» обычно в жизни ничего не достигали: они были слишком несамостоятельными». Первым признаком такой несамостоятельности профессор считал обилие вопросов. Разговор он любил четкий, ясный, быстрый, в котором сразу ставится задача, выделяются главные принципиальные направления, опускаются мелкие, незначащие подробности. Именно по таким и некоторым другим признакам ои выделял людей, именуемых «сложившимися». «Сложившийся человек знает, кто он, куда идет, что будет делать. Он определился. Сложившийся уже готов для дела, а несложившийся еще ученик, может быть, на всю жизнь».

По воспоминаниям родных, характер Дмитрия Ивановича «лишал возможности а его присутствии отдавать дань людским слабостям — пересудам, сплетням и прочее». И здесь, в этой малости, как и во всем остальном, мы видим проявление все того же цельного и великого характера, на поприще жизни которого ие было, да, в сущности, и не могло быть «навязчивости, толкания, расталкивания и ни одного из тех мелких искусств, которые выдвигают вперед мелких людей».

„В заключение считаю необходимым, хотя бы в самых общих чертах, высказать..."

Менделеева можно смело отнести к той немногочисленной в истории человечества группе людей, которые не исколи и не избегали величия, которые нашли славу потому только, что она лежала нд простом пути обязанности. Но хитрость вся в том, что объем обязанностей у людей этой категории задается не внешними привходящими обстоятельствами, а интенсивностью горения их гения. Менделеев — не ) исключение из общего правила. Его мощный мозг был все время сосредоточен на работе, и все, что отвлекало от нее, что ослабляло титаническое напряжение, раздражало и нервировало его.

Естественно, он старался оградить себя от напрасной траты времени, а такое стремление, пожалуй, нигде не проявляется так ярко, как в укладе жизни, привычках, отношении к окружающим. Экономия времени, самоограничение во всем — ив мелочах быта и в крупных, серьезных вопросах. Когда появилось электрическое освещение, Менделеев не пожелал отказаться от привычной керосиновой лампы и продолжал работать при ней, хотя во всей квартире было электричество. Так же не выносил он телефона и никогда не говорил по нему. «Если бы я завел телефон, то у меня не было бы свободной минуты. Мне никто не нужен, а кому я нужен — милости просим».

Казалось бы, трудно найти что-нибудь общее между этими почти причудами и обычаем Менделеева отказываться

I

Д. Менделеев и Д Коновалов на закладке здания химнЧВ-сной лаборатории ПетерСургсного университета 13 сентября 1892 года.

от больших жалований. Тем не менее и тот и другой случай — проявление одного стремления: не помешать, не нарушить порядок и ритм работы своего «душевного хозяйства».

«Много додут, много и стребуют», — объяснял он очередной отказ от высокого жалованья. «30 тыс. — это кабала! А 2 тыс. — тьфу и уйду!»

С^пыт работы в комиссиях, советах, комитетах показал ему, как много пустословия, лености ума и некомпетентности кроется порой за самыми высокими репутациями и званиями. Не без юмора рассказывал он притчу: «Представьте, льдина несет массу людей. Труд будет сообразить и выполнить, как достичь берега, и может случиться, что наибольший труд и лучшую пользу внесет тот, кто сдержит суету, когда увидит, куда должна пристать льдина».

Зная, как редки люди, способные «сдержать суету», Менделеев стремился свести к минимуму бессмысленные и бесцельные разговоры. И отсюда, по-видимому, пошла слава о его вспыльчивом и неуживчивом характере. В действительности же он просто стремился сэкономить бесценное для него время тем, что требовал беспрекословного послушания и быстрого выполнения своих распоряжений. Если же случались промахи, он легко раздражался, кричал, но быстро отходил и зла в душе не таил: ведь на это тоже требуется немало времени.

Вот такое-то добровольное, даже радостное самоотречение и позволило Менделееву совершить его гигантский труд и сохранить работоспособность до последних часов жизни. Уже смертельно больной, ослабевший, он продолжал писать свою книгу «К познанию России». «В заключение считаю необходимым, хотя бы в самых общих чертах, высказать...» — таковы были последние слова, написанные рукой великого мастера науки.

В свое время английский ученый Артур Томсон, анализируя развитие науки в разных странах, сделал любопытное наблюдение: «Переходя от ученых выдающихся способностей к настоящим гениям, мы видим, что великие светочи мире представляют как бы индивидуальные мутации. В своем тончайшем выражении дух исследования отличается удивительной легкостью, свежестью, смелостью и проникновенностью, врожденным, а не выработанным мозговым потенциалом. Огонек, отмечающий появление этого духа, блуждает с места на место, от одной национальности к другой, от расы к расе, из университета в университет, показываясь то в Пизе, то в Париже, перебрасывается в Лондон и в Лейден, в Брюссель и в Берлин и далее, в Эдинбург и в Петербург, в Амстердам и в Нью-Йорк. Это редкий, великий дух, священный и могущественный дух, который дышит, где хочет; и никто не знает, откуда он приходит и куда уйдет».

Приняв эту точку зрения, Менделеева следовало бы называть не русским гением, а гением человечества. Но счастьем для его родины оказалось одно: Менделеев был гением, и он был русским.

9

*