Техника - молодёжи 1969-09, страница 32

когда Копе у своего шлифовального станка отодвинул в сторону измеритель и попробовал прикоснуться к линзе, то вместо того, чтоб встретиться с отполированной твердостью, его пальцы провалились в ничто. Пальцы провалились, а кончики их одновременно вылезли, но не с противоположной стороны линзы, которая была коменданту не видна, не насквозь, как можно было б ожидать, а тут же, на этой поверхности, навстречу ему. Они вылезли недалеко от центра и симметрично к тому месту, где Копе их сунул. Причем ровно настолько, насколько кисть вошла в этот кумысный туман. Копе был так ошарашен, что автоматически двинул руку дальше, и с той стороны от центра она опять-таки вылезла больше. Он сразу узнал, что это именно его рука, потому что пальцы были запачканы мастикой, а рукав кремовой рубашки довольно-таки захватан. Тогда он испугался, вынул руку из кристалла, отошел и принялся тыкать в феоназ разными палками. За этим занятием мы его и застали...

Краснолицый умолк и уставился в окно, выходившее прямо на тротуар. Там уже минут десять уныло переминался с ноги на ногу четырнадцатилетний верзила, время от времени поглядывая на нас через стекло. Этакая жимолость метра в два ростом и тонкой шеей.

— Подождите, я сейчас.

Мой собеседник встал и побрел к двери. Пиджак покрывал его широкие плечи, как попона спину слона где-нибудь в сибирском заповеднике зимой. На улице он подошел к юнцу, заговорил с ним, потом достал кошелек. Все было так близко, что я даже видел, как он шепчет про себя, пересчитывая мелочь, нерешительно доставая монетки и кладя их обратно. Наконец он сунул деньги юнцу. Тот пошел прочь, и краснолицый окликнул его, погрозив пальцем.

В зале, усевшись за столик, он объяснил:

— Дал ему, чтоб сходил пообедать. Но никогда не знаешь точно — может пустить все на кино. В голове только кино и фантасты. И хоть бы заговорил с какой-нибудь, попробовал бы познакомиться. Так нет, только смотрит и ухмыляется... Я остановился на «эффекте феоназа», да? Итак, попробуйте вообразить себе эту картину. Мы, то есть толстый логоритмист с четвертого этажа, молодой астрофизик, только что вернувшийся с Урана, и я, входим в подвал. Перед нами Копе, встрепанный, со стойкой от штатива в руке. Он подзывает нас, сует стойку в кристалл, и она вылезает тут же, под тем же углом к поверхности, но направленная наоборот. Проворный астрофизик кидается за линзу, там ничего. Я хочу пощупать поверхность кристалла, но пальцы уходят в молочный туман, и в то же время их кончики высовываются мне навстречу. Погружаю руку по локоть, и она вылезает до локтя. Логоритмист берет «ту руку», я чувствую прикосновенье. Я жму, он вскрикивает. Мы поднимаем здоровенную водопроводную трубу, как пушку, начинаем вдвигать ее в феоназ. По всем законам божеским и человеческим она должна бы пронзить феоназ насквозь и упереться там в стенку. Так нет же! Она входит без сопротивления в этот кумыс, вот уже скрылось метра два, никакой стенки мы не чувствуем, а два метра трубы вылезло нам навстречу. Собирается еще народ, все, конечно, удивлены, но не очень. И вы знаете, почему не очень?

— Естественно, знаю, — сказал я. — Потому что и сам мог бы...

— Вот именно. Потому что у каждого своих чудес хватает. На пятнадцатом этаже в институте заняты этой самой дисперсной деривацией, на двадцать пятом сидит завороженная дева, взглядом упершись в будущее, и лаборатория телебо-ционных уравнений тоже не дремлет, подкидывая что-нибудь новенькое. Сами понимаете, как у нас. К вам может приставать тип, который действительно изобрел Вечный Двигатель, готов его продемонстрировать, и вы согласитесь его слушать, только если он пообещает после этого тотчас познакомиться с созданным вами Всеобщим Тормози-телем. Никого ничем не пронять. В мое время, то есть когда я был молод, мы умудрялись побыть просто людьми, умели интересоваться еще чем-то, кроме собственного дела.

Краснолицый вздохнул.

— Почему вы сказали «в мое время»? — спросил я. — По-моему, вы ненамного старше меня. Сколько вам сейчас?

— Сколько сейчас? — Он поднял глаза и задумчиво уперся взглядом в низкий потолок. — Когда началась эта заваруха, было пятьдесят. С тех пор прошло двадцать лет, значит, сейчас примерно шестьдесят пять... Теперь уже ничего не установить точно, потому что некоторые годы приходится считать обратно. Не только годы — месяцы и дни. Что там говорить, я вообще не уверен, что я — это я. —

Он вздохнул еще раз. — Да, так вот. Народ поудивлялся тогда в подвале и разошелся по своим делам. А на окне у нас стоял аквариум с десятком черных рыбешек — кажется, их название «гурами» — и тремя золотыми. Астрофизик берет аквариум в правую руку, сует его в линзу — тот, естественно, вылезает вместе с держащими его пальцами,— перехватывает аквариум левой рукой, а свою пра-* вую вынимает. Мы посмотрели на рыбок, • ничего в них не переменилось, плавают себе. Я тогда погрузил в феоназ руку вместе с плечом и половину лица. Погруженная часть появилась тут же напротив, и обе половинки моей физиономии оказались нос к носу. А когда я начинал двигать головой от центра линзы, та, другая половинка уезжала на такое же расстояние. Тут сам собой напрашивался новый шаг — сунуть в кристалл ногу, туловище и, появившись целиком на другой стороне, вылезти. Первым на это решился астрофизик, который у нас тогда околачивался целую неделю. Он влезал спиной к нам, а вылезший оказался к нам лицом. А затем сразу проделал все в обратную сторону. Обращаю ваше внимание на то, что он прошел через кристалл именно четное число раз — в данном случае два. И все другие, хоть приезжие, хоть институтские, почему-то лазили через феоназ дважды. Является в подвал какой-нибудь путешественник, мы его знакомим с кристаллом. Он влезает и выныривает один раз, потом через некоторое время второй — и на этом успокаивается. Не знаю, что тут играло роль — какой-то инстинкт, пожалуй. Но впоследствии для жизни всех влезавших это имело большое значение. Огромное!

— Почему?

— Сейчас увидите... Одним словом, дни мелькали, мы продолжали развлекаться с удивительной линзой. Копе, правда, все еще воображал, что кристалл можно подточить и сделать-таки работу для той лаборатории. Несколько раз он приступал к феоназу со своими шаблонами и недоуменно убеждался, что режущая кромка без усилия скрывается в кумысном тумане, появляясь тут же рядом. Прошло полмесяца, астрофизик уже уехал. Глянул я как-то на аквариум и ахнул. Черные гурами за истекшее время не выросли, а измельчали, так же как и золотые рыбки. Минула еще неделя, рыбешки превратились в мальков, затем из мальков образовались икринки, поплавали, упали на дно и как-то растворились. То, что было пронесено через кристалл, не старело, а молодело. Вот тут-то мы и поняли суть феномена. Феоназ оказался окном в антимир, где все было точно таким же, как у нас, но двигалось в противоположную сторону. Стало ясно, что в первый раз не наш астрофизик появлялся из феоназа, не наш аквариум был вынут, и рука, которая высовывалась оттуда, когда я совал свою, была не моей рукой.

— Хорошо, — сказал я. — Но ведь вы чувствовали, когда вас брали за пальцы. Когда вас брал этот логоритмист.

— Я чувствовал пожатие, потому что в этот момент мою руку брал тамошний, антимировский, логоритмист. А мой двойник, который оттуда высунул свою кисть сюда, ощущал прикосновение нашего. И когда мы, например, совали в линзу водопроводную трубу, навстречу вылезала не наша, а во всем подобная оттуда. Наша же уходила в антимир и для нас исчезала. Оттого мы и в стенку не могли упереться.

— Как-то я не очень понимаю.

— А чего тут понимать. В антимире все абсолютно то же самое. Такая же Вселенная, такая же Земля, институт и такой же Копе. В полном соответствии с тем, что делалось у нас, тамошний Копе доточил уникальный кристалл до того же состояния и сунул в него руку как раз в тот миг, когда наш олух царя небесного сунул свою. И каждый из двух комендантов принял высунувшуюся длань двойника за собственную... Все совпадало и совпадает сейчас — миг в миг. Даже сейчас в т о м баре сидят такие же, как мы с вами, и произносят те же слова.

— Подождите! Вы сказали, что астрофизик влез в кристалл и вылез. Вы же видели, что это ваш астрофизик.

— Просто нам так казалось, потому что вылезший ничем не отличался от нашего. А наш в это время был в антимире.

— Но он понял, куда попал? Что он потом рассказывал?

— Ничего. Он и не знал, что там был, потому что никакого отличия нет — подвал совершенно тот же. Я такое тоже испытывал. Погружаешься в кумысный туман, потом вылезаешь из кристалла и думаешь, что ты опять у себя, но только почему-то лицом к окну, хотя влезал, будучи спиной, А в это время твой двойник выныривает в нашем мире, и для оставшихся здесь ничего не меняется. Позже-то мы эту технику осознали. Просунешься туда и говоришь: «Привет

27