Техника - молодёжи 1989-01, страница 45

перничестве. Школьные латинские упражнения Исаака дают основания для такого заключения. Вот лишь некоторые из них: «Чем лучше игрок, тем хуже человек», «Что еще означает танцевать, как не выставлять себя дураком?», «У него даже нет денег купить веревку, чтобы повеситься» и т. д,

В грэнтэмские годы интересы Ньютона-школьника разрастаются, главным образом, вширь: он изучает богословие, грамматику, геометрию, историю, овладевает древнегреческим и французским языками, пытается создать полную классификацию всех вещей и понятий. В подтверждение достаточно привести краткий перечень волновавших Ньютона проблем, почерпнутых из его недавно обнаруженной записной книжки: проект реформы фонетической системы, черновики полной энциклопедии английского языка, вечный календарь, астрономические таблицы, решение ряда простых геометрических задач По мнению Карцева, личность Ньютона к моменту окончания школы уже вполне сложилась и характеризовалась такими основными особенностями — интересом к проблемам времени и движения; склонностью к систематизации и поискам связи между предметами и явлениями; честолюбием, подозрительностью, осторожностью и скрытностью.

Если говорить о наименее изученном периоде жизни ученого, то это более чем тридцатилетнее пребывание в Кембридже. О его деятельности в тот период мы, живущие триста с лишним лет спустя, знаем больше и полнее, чем коллеги Ньютона по колледжу Троицы. И не мудрено: понять смысл его научных работ тогда могли лишь 3—4 человека во всем Кембридже. Что же касается студентов, то они на лекции Ньютона вообще не ходили, а его знаменитые «Лекции по оптике» появились не как знак Почтительного уважения благодарных слушателей, а вследствие чисто формального требования: начиная курс, профессор должен был представить руководству колледжа его письменный текст.

Но зато нам непонятны те трудности, с которыми столкнулся в Кембридже Ньютон и которые не составляли секрета для его современников. Так, по уставу членом колледжа нельзя было оставаться более семи лет. после этого следовало либо уходить в священники, либо получить профессорскую кафедру. Казалось бы, для «быстрого разумом Невтона» получение профессорства не должно было составлять проблему: мы-то знаем, что равного ему по талантам не было не только а Кембридже, но и во всей Англии. Но, увы, даже гению потребовалась протекция профессора Барроу, который уступил ему свое место на знаменитой Лукасианской кафедре, чтобы она не досталась кому-нибудь из «бессильных, полусумасшедших, давно выживших из ума стариков, не знавших жизни и не изведавших труда», принятых в кембриджские колледжи по письмам короля.

О математических идеях и трудах

Ньютона написано много, но В. Карцев сумел акцентировать внимание читателя на самой сердцевине его достижений в этой области, а именно — на глубокой физичности его трактовки фундаментальных понятий математики. «Я рас сматриваю математические величины не как состоящие из очень маленьких частей, но как описываемые с помощью непрерывного движения. Линии... порождаются непрерывным движением точек, поверхности — движением линий, пространственные фигуры — вращением сторон, интервалы времени — непрерывным течением и т. д.». Навязанная Ньютоном связь между бесплотным миром математических величин и физическими процессами материального мира, не будучи строго доказанной, оказалась тем не ме нее необычайно плодотворной, и она до сих пор продолжает нести на себе отпечаток английского гения. «Ньютон,— писал академик С. И. Вавилов,— заставил физику мыслить по-своему, «классически», как мы выражаемся теперь».

Тем более разительным представляется мнение лорда Кейна, приведенное в рецензируемой книге: «О Ньютоне принято говорить как о первом величайшем ученом современной эпохи, как о рационалисте, научившем нас думать на основе трезвого и непредубежденного анализа. Я не представляю его себе в этом свете... Ньютон не был первым в эпохе рационализма. Он был последним из волшебников». В обоснование своего мнения Кейн — крупнейший знаток рукописного наследия Ньютона — указывает на его работы по алхимии. Поразительно: человек, до сих пор восхищающий нас строгостью и точностью своих формулировок в механике, зачитывался алхимическими трактатами, написанными темным, невразумительным языком,— в его библиотеке были редчайшие экземпляры алхимических книг. Ночи напролет в тай ной лаборатории, устроенной некогда в Тринити-колледже чародеем Ниддом, Ньютон искал способы извлечения «ртути металлов», учился получать таинственное «Сердце Льва», ломал голову над влиянием планет на ход химических реакций. На эти интенсивные исследования он потратил более тридцати лет, оставив огромный архив. И что же?

«Химия была в те годы а таком состоянии, что практически любая реакция вела к открытию,— пишет В. Карцев.— С пронзительным умом Ньютона их просто не могло не быть! Тем не менее мы не знаем ни одного химического открытия Ньютона... Это одна из загадок ньютоновского гения».

Нуждается в уточнении и традиционное мнение о Ньютоне как о человеке. Много раз приводилось его письмо молодому кембриджцу Ф. Астону, собравшемуся в путешествие на континент. В нем ученый дает весьма дельные советы о том, как вести себя за границей, как избегать ссор, располагать к себе людей, чем интересоваться и т. д. Но вот что обнаружил Карцев: оказывается, все эти житейские правила Ньютон, никогда не выезжавший из Англии, заимствовал из

трактата Р. Саутвелла «О путешествиях». Но его советы в части научной работы вынесены из основательного собственного опыта и остаются в силе и в наше время: «Не доверяй ничьим расчетам, кроме собственных. Не доверяй ничьим глазам, кроме собственных».

В пожилом возрасте Ньютон относился к людям в общем доброжелательно. Но если требовали интересы дела, Ньютон мог быть и придирчивым, и въедливым, и даже жестоким. В борьбе с фальшивомонетчиками он, как глава монетного двора, прибегал к суровым мерам и даже участвовал а допросах с пытками. Подозревают, что в числе других документов, уничтоженных им перед смертью, были и протоколы допросов фальшивомонетчиков, мести которых он опасался.

Аббат Аляри, воспитатель французского короля Людовика XV, посетивший Ньютона в 1725 году, писал об ужасной скупости великого ученого и о его глубоком равнодушии к Лондонскому королевскому обществу, на заседании которого он сразу же заснул. Карцев отмечает, что это плохо согласуется с достоверными ^фактами о последних годах жизни Ньютона. В это время он был очень богатым человеком: оставленное им имущество оценивалось в 32 тыс. фунтов стерлингов — сумма по тем временам огромнейшая. Будучи избран президентом Лондонского королевского общества, он вдохнул в него новую жизнь: ввел обязательные членские взносы, подарил обществу редчайшую рукопись Тихо Браге, на собственные средства приобрел дом, где оно и разместилось. Сохранившиеся счета свидетельствуют о том, что Ньютон отнюдь не ограничивал себя и в питании.

Автор новой книги о Ньютоне показал, что нуждается в разъяснении и уточнении буквально каждое, ставшее привычным мнение об этом глубоком и сложном человеке. Особенно ярко иллюстрирует это утверждение пример с приписываемой ему фразой о том, что он стоял на плечах гигантов.

«Приглаживая образ Ньютона,— пишет Карцев,— многие позднейшие исследователи считали,что фраза о карликах, стоящих на плечах гигантов, у Ньютона означает его уважение и благодарность по отношению к его предшественникам». Но, оказывается, это не так. По мнению многих современных исследователей, Ньютон воспользовался фразой о гигантах и карликах, сказанной еще в XIII веке средневековым монахом Бернардом Шартрским, для того, чтобы побольней уязвить своего постоянного соперника и всегдашнего оппонента Гу-ка — горбуна, остро переживавшего свой малый рост!

Словом, в новой книге серии «Жизнь замечательных людей» сведенный с заоблачных высот великий англичанин приобретает живые краски, делающие его более земным, более понятным и, как это ни удивительно, более величественным!

Герман СМИРНОВ