Техника - молодёжи 1989-04, страница 23

нальных делах (как я понял, они — манекенщики). Таков, значит, круг их интересов — дела, добывание денег (годится: фарцовка, слегка рэкет, любые приработки, основная работа), развлечения Политика — вие сферы интересов. Искусство — ни малейших намеков. Какие-нибудь общие проблемы (экология, культура, морально-этические вопросы) — ни единого упоминания Но, пожалуй, самое интересное не содержание, а тон. Редко я слышал такой той — абсолютного спокойствия, абсолютной уверенности в себе, личной и социальной, абсолютного довольства. Эти парни чувствовали себя героями нашего времени, хозяевами жизни (хотя, разумеется, и посмеялись бы над такими литературными выражениями). Сомнение, раздражение, недовольство, агрессия — все это отсутствовало начисто, хотя добродушия (не говоря о доброте!) тоже не ощущалось. Они, как мне кажется, твердо знают, что живут так, как надо, что это и именно это и есть настоящая жизнь, и потому слишком уверены в себе, чтобы быть агрессивными. Разумеется, если кто-нибудь их обманет, не выполнит обязательства (например, если бы я не уплатил условленную сразу сумму), они запросто ударят, изобьют и т. д.—- но предоставленные сами себе они сохраняют состояние великолепного спокойствия. И когда я расплатился, один из них вежливо, как вышколенный официант, сказал: «Благодарю».

Почему я заговорил об этом случае? Потому, что думаю: именно такие ребята не наркоманы, не неформалы, не алкоголики — будут составлять самую важную, самую серьезную социальную проблему ближайших десятилетий.

Иначе и быть не может. Путь «административно-идеологической экономики» нами исхожен до упора, до глухого тупика. Открывшийся альтернативный путь — рыночной экономики, частного интереса, предприимчивости. И здесь именно такие парни (кто-то погрубее, кто-то поинтеллигентнее, но, в общем, такие) неизбежно выходят на передний план. Уже вышли.

Мы по прежнему заняты прежде всего моральным осуждением («хищничество») или одобрением («предприимчивость») этих людей. Между тем давно уже сказано, что социальные явления существуют объективно, поэтому первое, что надлежит тут делать,— не оценивать, а понимать.

Для людей, активно включающихся в рыночную экономику, на первых порах нет реального лозунга, кроме одного: «Обогащайтесь!» Для этих людей (а первенствовать, понятно, будут те, кто юн, молод сегодня) вновь, в который уже раз в истории человечества, открывается период «первоначального накопления». Все плюсы, а главное, минусы этого периода великолепно описаны Бальзаком и Достоевским в

фигурах Растиньяка и Раскольникова Разумеется, буквальных повторов в истории не бывает, но, думаю, что сущность этого психологического типа схвачена настолько глубоко, что не устарела за добрых 100—150 лет. Не устарела и основная коллизия, точно вскрытая Достоевским.

Напомню спор Раскольникова с Лужиным в романе «Преступление и наказание». На мой взгляд, ои точно выражает главную социальную и моральную проблему, стоящую перед нами сейчас.

Лужин: «...распространены некоторые новые, полезные мысли, распространены некоторые новые, полезные со чинения, взамен прежних мечтательных и романтических; литература принимает более зрелый оттенок; искоренено и осмеяно много вредных предубеждений. Одним словом, мы безвозвратно отрезали себя от прошедшего, а это, по-моему, уж дело-с...» Здесь Лужин, если,конечно,спроецировать его речи в сегодняшний день, выступает прямо как какой-то ретивый «прораб перестройки», не правда ли? Еще усилит ся это впечатление из дальнейших его слов.

Лужин: «Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано. Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как следует и кафтан твой останется цел. Экономическая же правда прибавляет, что чем более в обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем более для него твердых оснований и тем более устраивается в нем и общее дело. Стало быть, приобретая единственно и исключительно себе, я именно тем самым приобретаю как бы и всем и веду к тому, чтобы ближний получил несколько более рваного кафтана вследствие все общего преуспеяния».

Сказано недурно. Но подобный рай, о котором и сегодня говорят многие экономисты: частная предприимчивость — безболезненный и прямой путь к всеобщему процветанию и преуспеянию, спотыкается об одну деталь, о которую (совсем с противоположной стороны) споткнулась и идея «административного социализма». Эта деталь— человеческая психология.

Лужин: «...но меня интересует при этом другое обстоятельство, так сказать, целый вопрос. Не говорю уже о том, что преступления в низшем классе в последние пять лет увеличились; не говорю о повсеместных и беспрерывных грабежах и пожарах; страннее всего то для меня, что преступления и в высших классах таким же образом увеличиваются, и, так сказать, параллельно... чем же объяснить эту... распущен иость цивилизованной части нашего общества?»

«Да об чем вы хлопочете? — неожиданно вмешался Раскольников.— По вашей же вышло теории!

— Как так по моей теории?

— А доведите до последствий, что

вы давеча проповедовали, и выйдет, что людей можно резать...»

Разумеется, «до последствий», до «окончательных последствий», гранича щих уже с абсурдом, такую «экономическую идею» доведет крайне незначительное число людей (прежде всего, конечно, молодых). Едва ли к таким «последствиям» были бы готовы, скажем, мои автомобильные спутники! Но сам дух хищнического «все позволено», обогащения любой ценой, возведения денег и материальных благ в абсолют, в фетиш — все это неизбежно. Нельзя закрывать на это глаза: то, что широко развернулось уже в годы застоя, резко, скачком возрастет в период первого развертывания рыночной экономики. Такова «социально-психологическая проекция»... чего? Рынка?

Если так, то, может быть, стоит ограничить рынок, чтобы сковать такое вот «раскольниковское» настроение?

Нет. Как уже сказано в начале статьи, я убежден, что любые искусственные ограничения рынка, введение тех или иных искусственных монополий не только не уменьшают, не ослабляют хищническую психологию, ио, напротив, придают ей дополнительные уродливые повороты, толкают от «честного рынка» к мафии, к коррупции, к прямому нарушению законов. Нет, хищническая психология, безусловно, связана с рынком, но ослабляется она не сжиманием рынка и вообще не экономическими категориями. Стремление к предприимчивости, к личному материальному изобилию «переливается через край», доводится «до последствий», когда нет нравственных тормозов, когда, кроме голого расчета и страха наказания, нет никаких внутренних барьеров перед преступлением Но что же понимать под «нравственными барьерами», как их развивать? Нравоучениями, моральными проповедями? Кажется, пробовали... Результат, как говорят, налицо . Если, например, опять вернуться к моим спутникам — ведь у них подобные проповеди даже и смеха не вызовут — настолько они к этому глухи. Что же тогда?

Период «первоначального накопления», с его неизбежной грязью, надо пройти. Надо быть готовым к нему. Лекарство же от хищничества здесь тройное. В чисто экономическом плане — насыщение рынка товарами, развертывание открытого рынка, где не нужна, невыгодна коррупция и ее неизбежный спутник — мафия. В нравственном же плане лекарство одно — правда. Да, одни и те же слова, одна и та же проповедь звучат для человека совершенно по-разному—в атмосфере лжи, когда никто не смеет возразить вслух и все смеются про себя, и в атмосфере правды, когда идея открыто сталкивается с другой идеей. Лицемерные призывы к бескорыстию в глухой атмосфере всеобщего неверия — идеальная нравственная питательная среда для хищнического мировоззрения. Ведь это — мировоззрение-пара

21