Техника - молодёжи 1991-10, страница 48

Таинственное в известном

После того, как в »ТМ» №3, 7 и 8 за этот год были напечатаны краткие расшифровки имен, читатели потребовали серьезнее подойти к теме «Имена дает нам небо» и предоставить слово специалистам. Пришлось их искать. Оказалось, что влияние имени на «имяносителя» еще в начале нашего века исследовал русский философ и богослов, математик и инженер Павел Александрович Флоренский, затем к этой теме обратились Алексей Федорович Лосев и Сергей Николаевич Булгаков.

О взглядах и идеях, которые они развивали в своих работах, мы попросили рассказать выпускника МИФИ бывшего старшего научного сотрудника, а ныне дьякона Русской православной церкви Александра Петровича МУМРИКОВА.

Тайна или таинство имени?

Существовало какое-то (роковое) соответствие между этим человеком и его именем.

Оноре де Бальзак

Так что же такое имя? Ярлык, данный человеку при рождении, метка, по которой его можно выделить из толпы, или некий информационный пароль, квинтэссенция его личности? Действительно ли существует, как утверждает Бальзак, какая-то взаимосвязь между именем человека и его судьбой или все тезки живут по воле Его Величества Случая? А если есть она, эта связь, тогда имя человека, видимо, нечто большее, чем просто средство коммуникации. Но что еще?

Произнесите имя близкбго вам человека. В сознании сразу всплывет знакомый облик — индивидуальность, манеры, характер... Слово вызвало поток ассоциаций. Но этим же словом «обозначены» и другие люди. И если вы захотите использовать слово-имя как информационную метку, опознавательный знак, скажем, при поиске адреса в справочном бюро, то придется добавить к нему отчество, фамилию, год рождения. Впрочем, в таких уточнениях нуждается не только имя, но и любое существительное. Произнося «стол», мы выделяем определенное множество предметов (столы, например, бывают и журнальные, и письменные, и обеденные) и исключаем все остальные (кровати, табуреты, автомобили и т.п.). Затем уже дополнения, прилагательные, контекст, наконец, позволяют выделить из множества нужную вещь. Мы пользуемся привычными названиями, даже не задумываясь, что каждое слово — своего рода имя предмета.

«В Ведах упоминается о Всеобщем ремесленнике, давшем имена вещам, в Библии говорится о том, что Адам при сотворении мира дал имена существам. Представление о словах как бывших именах вещей послужило началом учения о языке как о жесткой системе,— размышляет в

46

книге «Вероятностная модель языка» (1952 г.) профессор МГУ В.В.На-лимов.—Человеческое же имя —это реликтовое явление в нашей культуре... с именем связано именно то, что органически присуще только ему одному».

Привычку именовать вещи и существа человек пронес до нынешних времен. Ребенок начинает жизнь с того, что придумывает свой собственный «птичий» язык, где есть замены для многих труднопроизносимых названий. А в любой ребячьей компании каждому найдется кличка, которая так или иначе соответствует его характеру. Иной раз прозвище настолько прилипает к человеку, что становится своего рода вторым именем, ярко и точно рисующим личность, образ. Так, может быть, имя человеку нужно давать после того, как он окончательно сформируется? Попр.обуем разобраться.

В методологии науки принято различать «образ» и «символ». Образ — это совокупность знаков, которая в нашем сознании соотносится (подходит—не подходит) с определенным смыслом — статичным эталоном этого образа. Символ же, идея в отличие от образа в эталонах не нуждается. Он самостоятельно существует в некоем (гипотетическом) культурно-информационном поле и заключает в себе сообщение о духовной перво-реальности. Поэтому образ вторичен, он рождается как осмысление, осознание символа.

Итак, образ человека начинается с имени. Для того чтобы лучше представить процесс возникновения образа, необходимо смоделировать его. Но как это сделать?

Литература, как и математика,— прекрасный инструмент духовного и психологического моделирования. И не случайно Флоренский в своей книге «Имена» проследил зависимость образа от символа как раз на примерах создания литературных портретов, когда личность вымышленного героя заранее очищена писателем от шелухи бытовых влияний и, значит,

имя его может служить некой абстрактной символической категорией.

А подтолкнул философа к этому исследованию религиозный конфликт, который, впрочем, коснулся русской культуры в целом: имябор-цы ополчились на имяславцев. Последние вопреки официальному православию утверждали, что можно славить имя Бога, а не его самого. Произнося «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня, грешного», они вкладывали в свою молитву сокровенный смысл: не отождествляя впрямую Бога с именем его, они почитали Имя как некую «звуковую икону». Произнося Божие имя, открытое христианам, они тем самым призывали Бога в материальный мир, а сами приобщались к миру духовному, под влиянием которого и формируется человеческая личность. Постулат этот, кстати, распространен и в других религиях: например, первейшей обязанностью мусульманина считается пятикратное повторение хвалы в адрес «Аллаха и Магомета, пророка его», или вспомните кришнаитов, их мантру: «Хари Кришна, хари, хари...»

Священный Синод осудил такое толкование за «магический уклон» и запретил его распространение. Культ имени (слова) низводит христианина, взывающего к Иисусу Христу, до уровня шамана, заклинающего языческих идолов. В 1910—1912 годах братия православных монастырей Старого Афона (тысяча человек) была отлучена от церкви и выслана из Греции в Россию.

Однако проблема имени (и слова!) гораздо шире чисто теологических споров имяславцев и имяборцев. Возможно, поэтому некоторых философов (вслед за о. Павлом) — Алексея Федоровича Лосева и о. Сергия Булгакова —постановление Священного Синода не остановило, а, напротив, подтолкнуло к исследованию того, как взаимодействуют, влияют друг на друга два мира — духовный и вещественный —