Техника - молодёжи 1991-11, страница 44

Пациент П. (8 лет). Врожденный гайморит. После семи сеансов гной, который уже подступал у мальчика к головному мозгу, начал выходить через нос. После 14-го сеанса нос полностью очистился, установилось ровное дыхание, прекратились головные боли.

Пациентка С. (49 лет). Пришла с обострением язвенной болезни двенадцатиперстной кишки. После 3-го сеанса исчезли боли, после 7-го — язва зарубцевалась.

Пациент Я. (22 года). Псориаз на лбу и под волосами на голове. Через семь сеансов пораженная кожа начала шелушиться, затем сходить. Три месяца с перерывами работала целительница, проведя более сорока сеансов. И болезнь — одна из самых малоизученных—отступила. Исчезли последние пятна на коже. Прошло около трех лет — рецидивов псориаза у Я. не было.

Пациентка Т. (60 лет). Злокачественная опухоль молочной железы. Больная категорически отказывалась от операции. В легких образовались метастазы. В результате двадцати одного двухчасового сеанса опухоль уменьшилась вдвое, исчезли метастазы в легких. Иванка убедила Т. больше не рисковать и удалить остатки опухоли хирургически. После операции прошло четыре года, Т. чувствует себя здоровой.

А пятнадцать лет назад...

Через живописный придунай-ский городок Видин ехал я с однокурсником Андреем Андреевым в Раковицу, его родное село.

В Видине и произошло мое знакомство с Иванкой.

Андрей представил меня в качестве поэта —«гостя Болгарии»; а ее — как свою дальнюю родственницу, талантливую актрису, исполнительницу стихов...

А в Раковице, на краю села у соснового леса под горой, показал мне —в цветах, орешнике и диких сливах — мазанку, где жила бабка Иванки.

— О бабушке этой — Маре — разное говорят. Будто она с самодивами — лесными русалками — знается... А два раза Ванга, наша прорицательница из Петрича, бесплодных женщин к ней за целебной травой присылала. Так вот от этой травки, которую одна Мара знает, обе забеременели...

Я очень ждал приезда Иванки в Раковицу, с почты названивал ей в Видин. И убедил приехать.

Встретил ее на остановке автобуса на сельской площади, подхватил легкую дорожную сумку, и мы, не заходя к бабушке Маре, отправились в горы...

Солнце медленно клонилось к закату. Мы присели на теплые камни на склоне опутанного шиповником холма — возле ручья.

Из кустов выползла большая черепаха. Увидев нас, она испуганно заспешила прочь. Я хотел было поймать ее, но Иванка остановила меня. Не вставая с камня, она протянула руку в направлении черепахи; кончики пальцев напряженно подрагивали, темные глаза застыли, приоткрытые губы слегка шевелились... Черепаха замерла на месте и с минуту оставалась неподвижной, пока Иванка не принялась легко покачивать рукой вверх и вниз. Тогда черепаха медленно повернулась и двинулась к нам. Мне стало жарко...

А Иванка —взяла черепаху в ладони, погладила ее по не втянутой в панцирь шершавой голове, чуть щелкнула ногтем по носу и опустила в траву:

— Ползи дальше!

И черепаха неторопливо удалилась.

— Я знаю их язык, — сказала Иванка. — Шутка.

— А со мной тоже можешь так пошутить?

— Кажется, не выйдет... — ответила она, задумчиво глядя мне в глаза. — Вижу... не получится...

Бабка Мара, сгорбленная, в платочке и черной бархатной кофте, уже в сумерках встретила нас у калитки своего садика, подставила внучке сухую щеку, посмотрела на меня сердито и пошла в дом.

— Приходи завтра утром, часов в десять, — извинилась Иванка, — бабка до вечера на огородах будет... Своенравная она...

Утром я впервые переступил сложенный кое-как из подручных камней порожек.

Домик оказался просторней, чем выглядел снаружи. Жилая комната налево, спаленка и чулан направо, между ними —кухня с земляным полом и огромным каменным очагом, стенки которого сужались кверху, оставляя свободный выход

для дыма прямо в небо. Крыша крепилась на мощных, почерневших от времени и копоти толстых буковых грядах. Над очагом висел на цепи медный чан, котлы поменьше и черпаки — тоже из меди — были развешаны на стенах, а между ними — дурманные пучки сохнущих и уже высушенных трав, названий которых я не знал, связки чеснока, лука, сухого прошлогоднего перца. Грубая деревянная лестница была приставлена к люку на чердак. Еще одна дверь из кухни — напротив входной—вела в комнатушку, заставленную сундуками, бочонками, заваленную пустотелыми тыквами, мешками и мешочками с пряжей.

— В этой комнатке когда-то спала моя слепая прапрабабка, — сказала Иванка. — Дому же, наверно, лет сто пятьдесят... Он не развалится никогда.

Мы сварили кофе на электрической плитке и пили его, сидя на низких полукруглых трехногих табуретках за таким же невысоким столиком. Взгляд мой задержался на старой фотографии на свежевыбе-ленной стене.

— Кто это? — спросил я.

— Здесь бабушка с дедом... — стала рассказывать Иванка. — Были они совершенно разные: дед женился—только за красоту ее... Он — с образованием, горный инженер; а бабка то на хуторе, то в селе всю жизнь прожила и никуда никогда отсюда не уезжала — не хотела. И дом новый строить не пожелала. Говорит, здесь душа ее прижилась... Вот и пол земляной оставила. Говорит, мол, все, что для жизни знать надо, она и так лучше других знает. И еще — она больных травами лечит и другим разным, тебе сразу не понять... Дедушка и не выдержал. Он у нас большой человек был, — Иванка усмехнулась, — партизанский связной, коммунист... Уехал в Бургас на работу и тридцать лет не возвращался. Бабка двоих дочерей одна вырастила: мать мою и тетку.

А потом дед раком крови заболел, врачи ему самое большее полгода давали. И вернулся он к бабушке на старости лет —умирать.

Полечила она его... И .еще шесть лет —рядом с бабкой —прожил: охотился на волков в горах, ракию пил в корчме... В город к нам приез

42