Техника - молодёжи 1993-12, страница 59

К. Дж. Черри. ВРАТА АЗЕРОТА

мало; это входило в ее привычки.

Наконец посетители разошлись, Моргейн села ближе к огню и расслабилась. Ванай опустился перед ней на колени и сокрушенно спросил, какая кара постигнет его за то, что он выдал их детям. Выслушав, она улыбнулась.

— Думаю, это неопасно. Я не смогла толком разобраться, как повлияли кхелы на жизнь этого мира. Но здесь все так странно, что нам все равно не удалось бы сойти за своих.

— Что такое «эллерх»?

— Это слово происходит от «эррх» — что значит «благородный», или от «ар» — что означает «могущество». А может, и от обоих разом. Некогда к лорду-кхелу обращались «арртейс»: это указывало как на происхождение кхела, так и на могущество, которым он обладал. А для людей в те дни «кхел» означало «милорд». «Эллерх», стало быть, указывает либо на могущество, либо на статус лорда. Это может быть и вещь — обладающая силой и опасная, до которой людям дотрагиваться нельзя.

Чем больше он понимал язык кхелов, тем сильнее тревожили мысли о них. Эта ненавистная надменность и многое другое, о чем говорила Моргейн... хотя бы то, как кхелы использовали людей в своих целях... или история его собственного мира. Ванай подозревал, что Моргейн и половины ему не рассказала.

— Что вы скажете этим людям, когда по нашим следам придет беда, лейо? Что они будут думать о нас после этого и за кого почитать?

Она нахмурилась.

— Нас обоих считают кхелами. Тебя, быть может, полукровкой... Но задавать прямые вопросы я не решилась. Что нам делать, предупредить их? Хотелось бы! Но желательно сперва прикинуть, во что это выльется. Сами они мягкосердечны, нет слов, но то, что их защищает... оно может оказаться совсем иным. Они уверяют, что жить в глуши безопасно, и с этим я почти готова согласиться. Хотя это значит плыть по течению. Будь осторожней в словах,— посоветовала она — Когда говоришь на кершском, остерегайся упоминать имена. Нам лучше общаться на их языке — и мне, и тебе, для нашей безопасности, Ванай.

— Я стараюсь,— сказал он.

Моргейн одобрительно кивнула. Остаток дня они провели, гуляя по деревне и по окраинам полей и беседуя: он вбивал в память кхельские слова, в которых могла возникнуть нужда.

Он думал, что Моргейн назначит отъезд на следующее утро, но она ничего не сказала. Вечером он спросил, она пожала плечами и не ответила. На следующий день он спрашивать не стал и занялся обычными делами. Тишина действовала на него целебно. Долгий кошмар, оставшийся позади, казался сном, а это светлое место — единственной реальностью. Моргейн ни словом не обмолвилась насчет отъезда, точно боялась навлечь беду на них самих — тех, кто дал им приют. Но тревога не отпускала Ваная. День проходил за днем, а они все еще были здесь. Однажды он спал бок о бок с нею — они больше не дежурили по очереди — и проснулся в холодном поту, с криком, который заставил Моргейн схватиться за оружие.

— Дурные сны? В такой спокойной деревне? — спросила она — Ты спал как убитый в местах и похуже.

Но в ту ночь она тоже не была покойна и долго лежала неподвижно, глядя в пламя очага. Ванай не мог вспомнить, что ему приснилось; кажется, что-то зловещее и гибкое, словно змеи в гнезде, с чем он ничего не мог поделать. «Эта деревня не даст мне покоя»,— подумал он. Им здесь было не место, и они это понимали. И все же тянули время, думая больше о себе, чем о других; наслаждались покоем, который бесстыдно крали у людей, давших им приют. Он задумался, испытывает ли Моргейн то же чувство вины, или ей все равно? Он почти готов был задать этот вопрос, но она вдруг впала в меланхолию, причины которой он не понимал. Утром вокруг были люди, а позже он тоже спросить не решился. То, что ожидало их за пределами деревни, в конце концов, не слишком располагало к поспешности. Моргейн восстанавливала силы, она была еще не готова; не следовало беспокоить ее ненужными расспросами.

Ванай смирился. Он занялся изготовлением стрел для лука, который приобрел у одного из деревенских, оказавшегося прекрасным лучником. Тот отдал оружие просто так, задаром,

но Моргейн настояла, чтобы он принял ответный дар — золотое кольцо неведомо чьей работы; оно давно хранилось в ее седельной сумке. Ванай расстроился, полагая, что кольцо что-то значит для Моргейн, но она рассмеялась и заявила, что все осталось в прошлом. Так ему достался лук, а лучнику — кольцо, вызвавшее зависть его друзей. Он начал тренироваться в стрельбе, в компании подростков и Сина; тот всюду таскался за ним как собачонка и с радостью откликался на любые просьбы.

Лошади нагуляли жирок и обленились. Моргейн, которая прежде не могла и часа провести в праздности, подолгу сидела теперь на солнышке и разговаривала со старейшинами и молодыми пастушками. Она рисовала карту на куске козлиной шкуры — к великому удивлению окружающих, которые сроду такого не видывали: они знали, что мир их широк, но никогда не представляли его в подобной перспективе.

Деревня называлась Мирринд, равнина за лесом — Азерот, а лес — Шатан. В центре большого круга Азерота Моргейн нарисовала паутину речушек, питающих большой поток под названием Нарн. Посреди круга она написала «ататин», что на языке кхелов означает «Врата Мира». Мирные жители Мир-ринда знали о них и с благоговением произносили «Азерот Ататин». До этих пределов простиралось их знание мира. Подробностей Моргейн не выспрашивала; она составила карту и надписала названия рунами кхелов.

Ванай понимал значение рун; сидя на ступеньках, он прилежно выводил эти символы на песке, записывая новые слова, которые узнал. Дети Мирринда, толпой бродившие за ним от дома к конюшне и к стрельбищу, заметили новое занятие и собрались вокруг.

— Эллерх! — заявили они, и это означало, что Ванай делает нечто выше их понимания. Дети благоговейно отошли, все, кроме Сина, который сел на корточки и, позабыв обо всем на свете, пытался скопировать руны. Глядя на него, Ванай снова ощутил горечь бастарда, лишенного того, что получили законные братья. Вот среди детей Мирринда один, которому хочется большего, чем другим, который схватывает на лету и после их отъезда пострадает больше всех. Ибо обрел желания, которые Мирринд удовлетворить не в силах. Син был сиротой (его родителей постигла какая-то давняя пагуба, какая именно — Ванай не уточнял) и считался сыном всей деревни. «Остальные вполне заурядны,— подумал Ванай,— но этот?» Вспомнив свой меч в маленькой ладошке Сина, он пробормотал несколько бранных слов.

— Что ты говоришь, кхемейс?

— Желаю тебе добра — Он затер ладонью руны и поднялся, чувствуя тяжесть на душе. Где-то вдали, на единственной улочке Мирринда, раздался пронзительный крик — не играющего ребенка, что было обычным делом, а крик взрослой женщины. Внезапно его как обухом по голове ударило: кричали уже мужчины, в ярости и горе.

Он оцепенел, стоя на крыльце, не в силах сойти с места и броситься бежать — ни вперед, туда, где кричали, ни назад, в дом к Моргейн. Долг и привычка возобладали наконец, и он кинулся вверх по ступенькам, в сумрачный зал, где Моргейн беседовала с двумя старейшинами. Объяснять ей ничего не пришлось, она уже была на ногах, сжимая Ченджеллин.

Син побежал за ними, когда они быстрым шагом направились по улице к толпе селян. Слышен был чей-то плач. Когда Моргейн приблизилась, люди расступились; здесь была почти вся деревня. Старейшины Мелзейн и Мелзейз не пытались сдержать слез, а молодая женщина и еще две постарше стояли на коленях, спрятав лица в ладонях, раскачиваясь всем телом, всхлипывая и подвывая.

— Эт,— сказала Моргейн шепотом, глядя на тело молодого мужчины. Эт из клана Мелзейн, красивый неумный, удачливый в охоте и стрельбе из лука, веселый пастух и счастливый молодожен, у которого не было врагов. Ему перерезали горло; обнаженное тело было все избито и изранено — Эт принял мученическую смерть.

«Лучше было сразу рассказать им все,— мрачно подумал Ванай,— это ничего бы не изменило. Они все равно убили бы его, но без пыток». Да, этим и должно было кончиться; он ощутил головокружение и тошноту, словно впервые видел мертвеца. Нескольких детей стошнило. Другие с плачем прижимались к родителям, а Син припал к Ванаю. Тот, бережно придерживая мальчика за плечо, отвел его к старейшинам клана

56