Техника - молодёжи 1993-12, страница 58

поднялись по деревянным ступенькам.

В центре залы с высоким потолком стоял длинный ряд столов и скамей — место для трапезы; был здесь и огромный очаг. Возле него сидела Моргейн, немного бледная; серебристая кольчуга сверкала в тусклом свете. Вокруг теснились жители деревни — мужчины и женщины, молодые и старые; кто-то сидел на скамьях, кто-то прямо на полу. Матери баюкали младенцев. Все внимательно слушали. Ему предложили сесть на скамью, и Ванай не отказался, хотя ему положено было сидеть на полу. Син свернулся калачиком у его ног.

Моргейн, посмотрев на него, произнесла:

— Нам предлагают приют и все, что потребуется,— экипировку и еду. Ты, похоже, их очень удивил! Они не могут понять, кто ты такой, почему такой высокий и непохож на них. Они встревожены, поскольку мы пришли к ним вооруженные до зубов. Но я объяснила, что ты поступил ко мне на службу в очень далекой стране.

— Здесь наверняка есть кхелы?

— Я тоже так думаю. Даже если и так, они не враги этому народу.— Она снова перешла на язык кхелов.— Ванай, это старейшины деревни — Серсейн и ее муж Сер-сейз, Витейн и Витейз, Мелзейн и Мелзейз. Они говорят, ночь мы можем провести в этой зале.

Он склонил голову в знак благодарности и уважения.

— Отныне,— сказала она на андурском,— вопросы буду задавать только я. Ты не должен разговаривать с ними.

— Я буду молчать, лейо.

Она кивнула и быстро заговорила на языке кхелов, и Ванай уже ничего не мог понять.

Деревенская трапеза выглядела странно. Зала была ярко освещена, горело пламя в очаге, столы ломились от еды, на скамьях теснились молодые и старые жители деревни. Моргейн объяснила, что таков у них обычай — на вечернюю трапезу здесь собирались всей деревней, как это принято и в Ре-корисе, и в Андуре. Сюда приходят даже дети, родители разрешают им играть и сносят их болтовню, что в Керше не дозволяется даже отпрыскам лордов.

В этой зале не надо было опасаться ни яда, ни кинжала. Ванай восседал справа от Моргейн, хотя илину положено стоять сзади и пробовать пищу, которую предлагают госпоже. Но Моргейн распорядилась по-другому. В загоне коням задали свежего сена, а странники сидели в теплом зале среди людей, которые скорее дали бы убить себя, чем причинили им зло. Когда наконец все насытились, неугомонных детишек отправили по домам. Какая-то девушка взяла длинную, необычно настроенную арфу и запела прекрасно поставленным голосом. Вторую песню поддержали все, кроме гостей. Им тоже предложили сыграть и спеть, но Ванай давно позабыл это искусство, его огрубевшие пальцы вряд ли могли извлечь из струн даже простую мелодию. Отказалась и Моргейн; Ванай сомневался, приходилось ли ей вообще заниматься музыкой... Вместо этого она опять завела беседу; они немного поспорили (он не разобрал, о чем), а потом та же девушка спела прощальную песню.

Подростки принялись устраивать для гостей место у очага: две кровати, ширма, чан с теплой водой для мытья. Наконец последний из них спустился по деревянным ступенькам. Моргейн освободилась от тяжести доспехов — чего никогда не делала в пути, опасаясь внезапного нападения. Если так поступает госпожа, подумал он, то позволено и илину; с наслаждением он разоблачился, оставшись в рубашке и штанах, вымылся за ширмой... и, подумав, снова надел амуницию. Моргейн поступила точно так же и улеглась, положив подле себя оружие.

Ванай, дежуривший первым, внимательно прислушивался, подойдя к окну и разглядывая темные дома, лес и освещенные лунным светом поля. Он не увидел ни души, и было очень тихо. Тогда он опять присел у очага. Понемногу он начинал верить, что этот небывалый покой и гостеприимство не обманут. Впервые за долгие годы пути их встретили не проклятиями, не сталью мечей, а подлинной добротой.

Здесь еще не слышали имени Моргейн!

Утро принесло запах свежевыпеченного хлеба. За окнами носились дети; на них цыкали, чтоб не шумели.

— Пожалуй, неплохо поесть горячих лепешек,— пробормотал Ванай, учуяв аромат выпечки.— Да и в дороге пригодится.

— Мы не уходим,— заявила Моргейн, и он и «умился. не понимая, добрая это весть или нет.—Я решила, чю гы прав. Нужно сделать передышку, иначе загоним коней и сами выбьемся из сил. Три дня мы можем себе позволить. Твой совет разумен.

— Но я сам в этом сомневаюсь! Раньше вы меня не слушали, а мы до сих пор живы.

Она рассмеялась.

— Это верно! Но иногда мои планы шли прахом. Я не обращала внимания на твои советы, и ничего хорошего не выходило. Теперь я с тобой согласна.

Они помолчали. Пришли забавно серьезные дети, принесли горячего хлеба, свежего молока и сладкого масла. Гости ели жадно, как будто вечером не насытились вдоволь; для беглецов такой зав г рак был нечаянной роскошью.

Три дня промелькнули как миг. Лошади тоже отдохнули: дети охапками таскали им зеленую траву, расчесывали гривы и хвосты, чистили скребницей. Осталось только подковать, и деревенский кузнец с радостью вызвался помочь. Когда Ванай заходил на конюшню, дети — особенно Син — цеплялись к нему, беспрерывно задавая вопросы, смысл которых он понимал с пятого на десятое.

— Пожалуйста, кхемейс Ванай! — приставал Син.— Можно нам посмотреть на оружие?

Ванаю вспомнилось, как он сам благоговейно взирал на дай-юиня — благородпорожденного из высшего клана на коне, вооруженного, в доспехах... снова он о my i ил горечь, поскольку был побочным сыном лорда, рожденным вне закона. Но перед ним были просто деревенские мальчишки; с тем же любопытством они глазею г на звезды и луну.

— Ладно,— сказал он по-андурски, благословив их в душе, и, сняв крепежное кольцо с )феса, вы гати i меч, позволив грязным пальчикам коснуться клинка. Он разрешил Сину ухватить меч за рукоять и минуту подержать на весу. Не дольше — потому что ему не нравилось видеть в руках ребенка грозное оружие, пролившее столько крови Они стали просить, чтобы он показал и другой клинок, который носил на поясе, но он нахмурился и покачал головой, положив ладонь на кривую рукоять. Клинок Чести не для чужих рук, он предназначен только для самоубийства, и Ванай поклялся, что не воспользуется им для другой цели.

— Эллерх! — заключили они благоговейно: он не имел ни малейшего представления, что это значит, но задавать вопросы они прекратили и не проявляли желаний дотронуться до клятвенного клинка.

— Син,— сказал он, решив выведать что-нибудь у детей,— раньше сюда приходили и люди с оружием?

На лицах детей возникло недоумение.

— Ты не из нашего леса,— сказал Син.

Ванай пожал плечами, выругав себя за опрометчивость: он выдал себя даже детям, опознавшим в нем чужака.

— Откуда ты? — спросила маленькая девочка. И добавила, широко раскрыв глаза, в которых были страх и восхищение:

— Ты не сиррин?

Остальные возмущенно зашумели, и Ванай, чувствуя себя дураком, отвернулся и начал сосредоточенно подвешивать меч к поясу. Натянув перевязь, он передвинул меч за плечо, коротко сказал: «У меня дела»,— и ушел. Син двинулся следом.

— Не ходи за мной. Пожалуйста.

Син отстал. Моргейн Ванай нашел в Большом доме, где с ней сидели старейшины кланов и несколько молодых мужчин и женщин. Ему, как и раньше, уступили место, и он долго прислушивался к разговору, иногда кое-что улавливая или предполагая, что улавливает. Моргейн объясняла ему кое-что из разговора; странно, но речь шла в основном о сборе урожая, повседневном быте и праздничных развлечениях. Точь-в-точь селяне, обсуждающие дела со своим лордом, подумал Ванай. Моргейн, однако, слушала внимательно, говорила

55