Техника - молодёжи 1994-11, страница 54

Анатолий AJ1EXOB

ПЕРЕПЛЕЛОСЬ

Быль

— Приходилось ли вам дернину снимать? — спросил меня сосед по купе, пожилой мужчина с седой бородой а-ля Столыпин; мы возвращались в Москву из поездки в Михайловское. — Мне, всякий раз, когда подрезал, думалось, что скальп с земли снимаю. Сколько в том куске дерна сплелось-переплелось всякой травы-муравы! А бывает, что и память срежет такой пласт, в котором переплетаются судьбы многих людей. Вот мы с вами побывали у Пушкина, а знаете ли вы что-нибудь о "бывших Пушкиных"?

Пришлось сознаться, что о таком странном сочетании слышу впервые. Сосед тем временем достал из старенького портфеля голубой термос и пару кремовых пластмассовых стаканчиков и пригласил меня к чаепитию. Чай был духовитый, настоянный по-домашнему на каких-то травках. Пить его было одно удовольствие. А попутчик между тем рассказывал...

— Растерянность — такой, пожалуй, была первая реакция императрицы Екатерины Алексеевны, когда она узнала о покушении на только что выпущенные ассигнации. Два лоботряса — канцелярист Николаев и сержант Шулепин — открыли способ втрое увеличить ценность бумажных денег: выскоблили прежний 25-рублевый номинал, заменив его 75-рублевым. Ассигнации тогда выпускались достоинством в 25, 50, 75 и 100 рублей. Злоумышленники успели переделать около сотни двадцатипятирублевок и попались, став первыми подделывателями бумажных денег в России.

Но растерянность Екатерины быстро сменилась испугом: а вдруг подорвется в народе "кредит" к бумажным деньгам? И она шарахнула по-царски: повелела изъять из обращения все 75-рублевые ассигнации и впредь их не печатать. Однако не успели собрать разметавшиеся по губерниям и уездам бумажки, как новая напасть — раскрылся сговор на печатание воровских денег. На сей раз в покушении участвовали известные императрице молодые дворяне, которые службой своей обязаны оборонять государство. Братья Пушкины: младший Сергей и старший Михайло, а по батюшке Алексеевичи.

О том. что братья были императрице хорошо известны, можно судить по мемуарам ее наперсницы Екатерины Романовны Дашковой. Правда, та уехала из России в год введения ассигнаций и о сговоре по их подделке, естественно, ничего не пишет. Зато вспоминает о Михаиле Пушкине.

Он, оказывается, служил лейтенантом в одном полку с князем Дашковым, который помогал ему материально. Юношество, вспоминает княгиня, любило Пушкина за его ум и умение хорошо говорить. Когда императрица пожелала найти молодых дворян "в сверстники" своему сыну, Дашкова рекомендовала ей Пушкина, но от оказался замешан в какой-то "шалости скандалезного свойства", и Екатерина от услуг оного отказалась. Дашкова и в дальнейшем принимала участие в судьбе Михаила, помогла ему попасть под покровительство Григория Орлова, не без протекции которого он получил звание советника Мануфактур-коллегии.

Но это еще не все. Как-то, работая в архиве, я случайно наткнулся на дело о карточной игре. Начато оно было после получения императрицей летом 1767 года двух докладов генерал-полицмеистера Чичерина. Среди игроков упоминались: тайный советник и московский губернатор И.И.Юшков, генерал-майор князь А.Волконский и другие. В том числе поручик Сергей Пушкин и советник Михаил Пушкин.

Играли по-крупному. Так, лейб-гвардии конного полка корнет В. Ржевский проиграл в общей сложности 23 500 рублей. Коллежский советник М.Пушкин в игре между генерал-майором Поздеевым и графом Декас-телем "держал выйгрышу и пройгрышу пятую часть" и выложил в результате 1300 рублей. Расплачивались, кстати, наличными золотыми монетами — империалами или двойными червонцами, — а чаще векселями на имя русских и иностранных купцов. Не всегда дело завершалось ми

ром. Дашкова вспоминает скандал между М.Пушкиным и французом бароном: "Пушкин вместо того, чтобы заплатить долг... вытолкал его из своего дома".

Но самый крупный проигрыш ждал наших героев в Юстиц-коллегии. По большинству голосов статских советников она присудила "за многократное преступление о неигрании в карты" (следовал перечень семи запретительных указов, начиная с времен Петра I) лишить участников картежных сборищ всех чинов, а движимое и недвижимое их имение списать на Ея Императорское Величество.

Однако Сенат указом от 16 июля 1768 года смягчил наказание, со всех игроков было взыскано по чинам их двухгодовое жалованье, векселя, закладные и всякие крепости предписано уничтожить, написанные в них суммы платить запретить, а если уплачены, то возвратить. Говоря короче, за карточные шалости большинство отделалось легким испугом. Однако для братьев Пушкиных денежное оскудение и долги имели определенные последствия. Видимо, не случайно они стали зачинщиками государственного преступления — производства фальшивых ассигнаций.

Скорее всего императрицу заранее уведомили о сговоре. Она распорядилась тайно раскрывать все письма Михаила, а московскому главнокомандующему князю М.Н.Волконскому повелела стеречь въезд в Россию "известного плута" Сергея Пушкина (тот выезжал в чужие края к целительным водам) и по возвращении его под видом поиска контрабанды осматривать с прилежанием экипаж и пожитки.

Арестован он был в Нейгаузене: при досмотре обнаружили среди его вещей ассигнационные штемпели и литеры. Сергей, как потом рассказывали, чтобы замять дело, дал таможеннику 25 рублей; тот деньги взял, но штемпеля не вернул и принес домой. А жена его пекла пироги. Таможенник приложил форму к тесту — напечаталась ассигнация. Так, мол, все и обнаружилось.

Но это, конечно же, легенда. Открылось все самим Сергеем: попытался из-под ареста послать в Москву, "на нарочной штафете", как тогда говорили, письмо к брату Михаилу. Написал об отобранных инструментах, о неудавшихся планах побега, просил спасти. Новгородский губернатор граф Я.Е.Сивере письмо перехватил и переслал императрице.

Оно послужило не только письменным признанием Сергеем своей вины, но и поводом к аресту Михаила Пушкина. "Брат винный эдак к невинному писать не может", — заключила Екатерина и распорядилась посадить его в Преображенское под крепким и надежным караулом. Причем ее беспокоило не только общественное мнение — чтобы арест "в народе не казался насилием", — но и обстоятельства дела: откуда бумагу брать хотели ("сия бумага особливая и нигде не делается, окромя Си-версова фабрики") есть ли еще подельщики. Сергей гораздо чистосердечнее Михайлы, — писала императрица М.Н.Волконскому, — сообщников не утаил, назвал Федора Сукина". А тот, надо сказать, был вице-пре-зидентом Мануфактур-коллегии. Замешан оказался и француз Баро, Екатерина назвала его "начинщиком". Его арестовали в Голландии, с амстердамским магистратом заключили соглашение на выдачу. Но что с ним было дальше, мне разузнать не удалось...

Рассказчик надолго замолчал, и я спросил, не умея скрыть нетерпение:

— А как поступили с Пушкиными и Сукиным?

— По-разному сложились их судьбы. Юстиц-коллегия присудила всех, лишив чинов и дворянских достоинств, казнить смертию, а до того учинить им наказание публично кнутом, вырезав ноздри и заклеймя указными литерами (так обычно поступали со всеми фальшивомонетчиками). Но Екатерина, милосердствуя и исходя из того, что воровское преступление еще не произвело действи ельного вреда, повелела: Сергея Пушкина, как преступника и человека, презревшего общую к себе доверенность, обречь на вечное заключение, ибо он более других заботился о произведении в действие вредного государственному кредиту воровства; Михаила отправить в ссылку в дальние сибирские края. Обоих братьев, лиша дворянства и чинов, вывесть на эшафот и преломить над головами их шпаги. А Федора Сукина, примечая в нем "колебания совести и неокаменелость в преступлении", сослать в Оренбургскую губернию.

Указом от 25 октября 1772 года Сенат порешил: публиковать по всей Империи, чтоб преступников нигде ни в каких делах не называть Пушкиными, но "бывшими Пушкиными". Михаил был сослан в Тобольск, где, кстати, жил тогда и А.Н.Радищев. Но гораздо горше судьба до скончания века была у младшего брата. Осенью 1772 года привезен он был в Архангельск, оттуда — в Пустозерск, где пробыл до 1781 года под особым караулом из сержанта и четырех солдат. Запрещено было вести разговор с секретным арестантом, допуска ь к нему кого-либо давать бумагу и чернила. О поведении арестованного караульному сержанту предписывалось посьлать через комиссара донесения губернатору в запечатанных пакетах.

Покой в котором обретался преступник, был очень холодный, топили два раза в сутки, а одежды на нем — рубаха да чулки. Кормовых денег положили по 10 копеек на день. Несколько раз присылали ему деньги и одежду (шубу, сюртук, душегрейку), но это все отбиралось. В 1781 году С.Пушкин был переведен в Соловецкий монастырь. Архимандрит Иеро-ним уведомлял в своих рапортах, что "секретный колодник житие препровождал смиренное, никаких от него предерзостей и никому беспокойств не происходило". В ведомостях о соловецких заключенных "бывший Пушкин" значился до 1794 ода включительно. На том и закончилась эта печал .ная история...

Опять замолчав, мой сосед стал убирать со стола свои вещи и укладывать их в портфель. Мы уже подъезжали к Москве.

— А не в родстве ли они были с Александром Сергеевичем? — поинтересовался я, почти уверенный в отрицательном ответе. Он щелкнул замком портфеля.

— Томить не буду: были они родными братьями бабушки поэта — Марии Алексеевны Ганнибал, урожденной Пушкиной. И, стало быть, приходились ему двоюродными дедами. Видите, как все переплелось?

... Выходя из вагона, я не утерпел и спросил попутчика: кто он все-таки по профессии — ботаник или историк?

— Пенсионер, — усмехнувшись, ответил он и приподнял шляпу над головой. ■

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 1 1 ' 9 4

36