Техника - молодёжи 1998-02, страница 55

Как тебя реагировал? — бывшие и будущие собутыль'ники счастливца, загородного домовладельца, автолюбителя и соавтора Колокола, жадно пытали шнырка. Соседи смекали себе линию безошибочного поведения на случай, когда им не хуже повезет.

Как реагировал народ на явление кремлевского шнырка среди элиты мы уже знаем. С флегматичным злорадством и недоумением- Внимание людей сантехник не задержал, зато высокое напряжение зрителей вызвали перемены настроений среди самой элиты, там, на их эшафоте. Неужто выдюжили? Смотри-ка, шевелятся, властвуют! Кто-то уже и в звоннице мелькает, на колокольню залез.

— Ивана Великого величал Наполеон минаретом,— отдохновенно просвещал Богдан Вениаминович коротких знакомцев, которые воздели очи горе на обеспокоенную звонницу. — Этот Бонапарт тоже глаз положил на сей минарет. Ему, понимаете, крест надколокольный рассекретили. Нашептали, что из чистого золота. Доложили. Сам тогда приказал: доставить! И представьте, охотников из французов не нашлось. Выискался один христопродавец из москвичей, вроде нашего буквосоискателя, за сто рублей лезет, снимает. Скандал грандиозный! Из чистого железа крест, облицован медью, чуть позолочено. Сантехнику от Наполеона дают сто рублей, на дачу сполна хватает.

— Наполеон слово держал. Принципиальный был. А вот в теоретическом разрезе прецедент с крестом отдает фольклором. Без оформления первоисточников,— полусогласился седогривый собеседник, — Не исключено, что в канцелярии этому крестоносцу всучили фальшивую ассигнацию. Наполеон массу напечатал. Был принципиален и аморален. Мы, к слову, тоже печатаем дополнительные ассигнации, даже планируем инфляцию, но ведь на моральной основе, народные деньги и для народа печа-

— Есть литературный первоисточник,— Богдан Вениаминович решил уместным снять тему всесоюзной инфляции. — Внук показал мне книжку из моей библиотеки. «Из воспоминаний пяти поколений». Фамилия автора Д.О.Благово. Вы правильно указали на принципиальность Бонапарта. Бла-гово там пишет, что при отступлении император одумался, или фальшивую кредитку пожалел, но только приводят к нему христопродавца и он заявляет: «Если бы снял крест француз, то — герой. А ты, сударь, своему кресту — изменник. Расстрелять!» Шлепнули сантехника. Суровый был век девятнадцатый.

Разговорчивость Богдана Вениаминовича диктовалась велением минуты. Он видел, что делегаты Ивановской чуть наскучи-лись ожиданием, теперь слегка взвинтились, получив взамен приятной расслабленности раздражительное оживление, Он проводил учтивую профилактику эмоций занимательностью. Шокинговая напряженность в толпе собрания, понятно, нарастала. Тросы подъемников туго натянулись, сам Колокол будто качнулся, желал приподняться, чтобы осмотреться, а потом и в самом деле вдруг сошел с парапета, завис над постылой стоянкой, так что все на месте закоченели, набрали полные легкие воздуха в спертом молчании и только кинооператоры стрекотали в отдалении аппаратурой, били яростными очередями лент поверх толпы и в упор по ней.

Повисев всеми бронзовыми тоннами несколько тревожных мгновений в воздухе, Колокол дрогнул и бессильно присел на старое место, безжизненно улегся, как ни в чем ни бывало, но некий стрекулист из первого ряда успел пасть фниц, зыркнуть под юбкой Колокола и углядел щель, продух

меж кромкой бронзовой юбки и цоколем, и как только вечезвон грузно опал обратно, звонко во всю Ивановскую прокричал тено-

В диаметрально противоположной от удачливого тенора стороне кромки осевшей махины копошился менее удачливый зритель: человека едва не придавило. Выяснилось: киношник-хроник. Он успел подсунуться в щель головой с аппаратом в руке, успел запустить аппарат на съемку и теперь беззвучно матерился, отряхивая с глянца робы пыль веков. Хроник едва не попал под Колокол, вульгарно, как под трамвай, и теперь клял безобразия кооператоров с изысканной кощунственностью.

— Если эти артисты церковную утварь не вздернут, пропала аппаратура. Осталась камера там. Стояла, понимаешь, недвижимость, век не мешала, каши не просила! Заварили кашу, а расхлебывать кому? Мне, мать твою арестовали!

первых рядах, и молва покатилась далее,

— Еще жив, дышит пока...

— Что? Молодой был, неженатый?

— Да нет, в годах. Ничего, пожил свое.

— Юлий Цезарь поучал: лучшая смерть, когда внезапна и непредсказуема,— утешались в кружке Богдана Вениаминовича, куда трагическая новость доехала уж совсем в импортном исполнении:

— Какой-то зарубежный спонсор сгинул. Полез под чужой каравай, нервишки сдали иностранные.

— Да жив, жив, воскрес! — донеслась еще одна несуразица.

Нервная система нашего, сурового изготовления тоже начала обнаруживать на местах свое шалое присутствие, и нечего удивляться. Неразбериха с пригласительными билетами, этот умопомрачительный трансформатор, какой-то сакраментальный сантехник-монтер, двусмысленные экивоки мэра, дерганье вверх-вниз осатаневшей бронзы, наконец, жуткая гибель и мистическое воскрешение чужеземца под приевшийся аккомпанемент курантов — все обрушились потоком нечистых впечатлений на обалдевших зрителей за короткий, но путанный пучок времени.

Минутная стрелка пропахала лишь три четверти поля своего подзвездного циферблата. Аппаратный человек за время в отрезок школьного урока уже несколько раз вызовет в кабинет секретарш, референтов, управляющих делами, впкнетпо вертушке и обстановка, ка> - на ладони. А тут ты сам на ладони, и человек без свиты тщится скрыть свою беспризорность непреклонным выражением лица, обычным для страдальцев хроническим запором, государственным выражением. Заряды недоумения и нервической оторопелости ниточками биотоков сшили делегата с делегатом, скапливались, насыщая толпу статическим напряжением, какое собирается в грозовой туче для вспышки ослепительного зигзага молнии. Сгустки неразряженных эмоций катались в запотевшей боржомом толпе, не выявляя пока, кто готов был на слабину откровения страстей, кликушеский выкрик. Но всякому терпению приходит конец.

— Не поедет! — лопнул кто-то в пронзительном возгласе. И в рядах загудело сумеречное эхо:

— Не поднимется.., не поднимется...

Тут Колокол Колоколов снялся с придавленного им парапета и беззвучно, буде хоть и при языке, начал набирать высоту. Идеалист вскочил, метнул злобный взгляд укротителя на звереющую массу, и взгляд был принят. Зачарованная тишина стала ответом укротителю. □

С Окончание следует)

ЭХО «ТМ»

Обоснованно ли сообщение, что классик литературы — агент НКВД и Сталина?

Увы, с большим запозданием прочитал статью Константина Смирнова «Два таланта Михаила Шолохова» под рубрикой «Версия» («ТМ», № 7 за 1997 г.). И все-таки не могу оставить читателей один-на-один с сенсационным утверждением: «Шолохов был секретным агентом» и «доверенным лицом Сталина».

СЕНСАЦИЯ БЕЗ ФАКТОВ. К.Смирнов, как понял, не обнародовал ни одного (!) доказательства, что гений русской культуры и отважный обличитель многих злодеяний власти обслуживал карательные органы и вождя-диктатора.

Версия... Не надо думать, что таким понятием дозволено маскировать отсутствие доказательств. И наука, и юристы не допускают произвола на этот счет, Читаю в Словаре иностранных слов: «Версия — одно из нескольких отличных друг от друга изложений или объяснений какого-либо факта, события». В Юридическом словаре: «Характер достоверного объяснения фактов, составляющих предмет доказывания, приобретает лишь та версия, которая объективно подтверждена и полностью исключает все другие объяснения». Итак: вначале — фак-

АГИТПРОП И ПОЛИТКОНЪЮНКТУРА.

Почему мне, шолоховеду, надо опровергать того, кто, как и я, отвергает обвинения Шолохову в плагиате?

— Версия К.Смирнова — подарок идеологам еще одного обвинения классику: в прислужничестве власти. Те, кто рождал это обвинение с середины 30-х годов и поддерживают его нынче,— эксплуатируют преданность Шолохова коммунистическим идеалам всеобщего счастья и его патриотизм.

— Агитпропу было выгодно прибрать в свои руки убеждения творца-партийца, чтобы использовать его авторитет для укрепления авторитета власти. Сегодняшние полит-конъюнктурщики подхватили идею, лишь перелицевав былые восхваления на нынешние очернения по принципу: сгодится для ниспровержения прошлого, а попутно и долой классика-коммуниста с борта современнос-

— Обоснований к версии о прислужничестве, на первый взгляд, предостаточно: и член ЦК, и депутат, и лауреат, и Герой соц-труда, и личное знакомство со всеми правителями,,,

И тем не менее — не верю сей версии, как бы правдоподобно ее не конструировали. Как же опровергать? Фактами! Для этого начинаю сопоставлять предположения К.Смирнова с подлинной биографией клас-

ШОЛОХОВ И СТАЛИН. К.Смирнов собрал немало будто бы фактов с целью внушить, что Шолохов был завербован Стали-

1. Читаю у К.Смирнова: «...постоянно переписывались и обменивались телеграммами». Постоянно? К смерти Сталина, за 24 года с той поры, когда он узнал о Шолохове, писатель послал в Кремль 15 писем и ни одной телеграммы, в ответ — одно письмо и две телеграммы.

2. Читаю о «многочисленных и загадочных свиданиях со Сталиным». Их, однако, для «агента» маловато — не более 6 — 7 за десятилетия. Загадочны? Первая встреча: Шолохов защищает «Тихий Дон» от запрета на публикацию. Затем попытки вызволить друзей из застенков. И далее все в том же вовсе не загадочном духе.

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 298

шя