Техника - молодёжи 1998-11-12, страница 34

Техника - молодёжи 1998-11-12, страница 34

КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ

Разумеется, никто не провозглашал Царское Село (потом Детское Село, затем Пушкин) стольным градом или центром советской фантастики. Просто так получилось, что все советские «жюли верны» съехались и поселились в этом замечательном пригороде Питера почти в одни и те же годы. Первым «положил глаз» (с 1928 г.) на летнюю резиденцию русских царей вернувшийся из эмиграции Алексей Толстой. В общей сложности он прожил там, на Церковной улице, десять лет. «В конце января 1932 г., — сообщает местный летописец, — в Царское Село перебрался еще один известный писатель-фантаст — Александр Беляев, автор «Человека-амфибии», «Острова погибших кораблей» и других приключенческих романов... С переездом Беляева в городе возникает особая атмосфера интереса к современной советской научно-фантастической литературе, а затем

появляется и литературный клуб..... Силовое поле

этой атмосферы было столь велико, что сюда же, в Царское Село, наведывается и патриарх европейской фантастики Герберт Уэллс...

Заглянем под таинственную сень царскосельских дубрав и мы.

Николай ЧЕРКАШИН, капитан 1-го ранга запаса

ООН ЗОИ МОНРОЗ

ПО СЛЕДАМ НЕВЫМЫШЛЕННЫХ ГЕРОЕВ ФАНТАСТИЧЕСКОГО РОМАНА

Ты, море странных снов, и звуков, и огней!..

Константин Бальмонт

«Гиперболоид инженера Гарина» не самая главная вещь в творчестве Алексея Николаевича Толстого. Этот один из первых советских боевиков был задуман и сотворен писателем в эпоху НЭПа, надо полагать, на потребу публики. Если бы Лев Николаевич Толстой дожил до 1926 г. и прочитал «Гиперболоид...», мне кажется, он был бы не в восторге от своего однофамильца. Однако талант одухотворил этот приключенческий роман настолько, что его герои зажили вполне самостоятельно, вторгаясь в жизни реальных людей, оставляя зримый след в их судьбах. Чем не великая магия настоящей литературы?...

Лепесток железной розы

Зоя Монроз, русская эмигрантка, прошедшая огни и воды гражданской войны, обаятельная подруга авантюриста Гарина, появляется на страницах романа почти сразу же: «...Одна из самых шикарных женщин Парижа. Она была в белом суконном костюме, обшитом на рукавах, от кисти до локтя, длинным мехом черной обезьяны... Ее движения были уверенны и небрежны. Она была красива, тонкая, высокая, с длинной шеей, с немного большим ртом, с немного приподнятым носом. Синевато-серые глаза ее казались холодными и страстными».

Такой же она пришла к нам и с экрана в почти одноименном фильме «Крах инженера Гарина». Картину эту мне пришлось посмотреть раз двадцать, и не по доброй воле, а по неизбежному обстоятельству: на нашей подводной лодке в походе было слишком мало фильмов. И за десять месяцев «автономки» мы знали каждую ленту почти наизусть. Чаще других «крутили» «Крах...» — и только потому, что с экрана на нас смотрела «самая шикарная женщина Парижа» Зоя Монроз, в исполнении замечательной киноактрисы Нонны Николаевны Терентьевой. Можно сказать, что она была членом нашего экипажа, по ней вздыхали все, и когда выпадал редкий случай обменяться фильмами с другим кораблем, коробка с «Крахом...» всегда оставалась у нас на борту

Прошли годы, и однажды на новогоднем вечере и не где-нибудь, а в Главном штабе ВМФ я увидел Зою Монроз, то бишь Нонну Терентьеву. Мы познакомились и даже подружились. В отличие от своей героини, красивой хищницы, пиратки с яхты «Аризона», Терентьева была необыкновенно

добрым и отзывчивым человеком. Она стояла у кормила «Ковчега» — благотворительной организации, придуманной и созданной ею, чтобы помогать по мере сил выброшенным на осушку жизни актерам, музыкантам, поэтам, в общем, творческим людям, которые не продали душу «желтому дьяволу», и потому влачившим жалкое существование.

Ее называли советской Мэрилин Монро. Со своими внешними данными — а она считалась одной из самых красивых женщин России — она могла бы сделать завидную карьеру. Но — русская душа — Терентьева не нажила себе ни палат каменных, ни алмазов пламенных.

Я расспрашивал ее о фильме «Крах инженера Гарина», где и как он снимался. Нонна рассказывала о своей героине неохотно. Та давняя роль ее чем-то тяготила. Чем?

Однажды она призналась, что время от времени видит один и тот же сон как бы глазами Зои Монроз. Возможно, она так глубоко вошла в ее образ, что следовая реакция осталась на всю жизнь. Сон такой: яхта «Аризона» попадает в тайфун. Судно швыряет, как щепку. Высокие черные валы обрушиваются на палубу, смывают шлюпки, рвут снасти... Вдруг водяную дымку шторма прорезает яркий светящийся луч, собранный в огненный шнур. Кто-то наводит на «Аризону» гиперболоид. Раскаленная плазма срезает стальные решетчатые мачты яхты, как автогеном. Они с грохотом падают в море, увлекая за собой Зою Монроз. Все это должно было бы сниться ей, героине романа и фильма, на необитаемом острове, куда Гарина и его подругу забросила фантазия Алексея Толстого. Но все это снилось почему-то ей, актрисе театра и кино Нонне Терентьевой, невольно продолжая ее давнюю актерскую работу.

Весной 1996 г. неожиданно для всех Терентьевой не стало. К ее смерти очень точно подходит старославянское слово «исшествие». Она изошла жизненными силами, ушла, уведя за собой вереницу своих героинь. А в их числе и Зою Монроз... Правда, время от времени «самая шикарная женщина Парижа» появляется на наших телеэкранах. Но это уже удел всех актеров, чья сценическая, экранная жизнь продолжается после их физической смерти.

Меньше всего я ожидал увидеть портреты Терентьевой в Петербурге — в низкосводчатой тесной фотостудии моего приятеля, флотского художника Владимира Теселкина. Выяснилось, однако, что он фотографировал актрису в дни ее гастролей на Северном флоте. Нонна выступала с сольными концертами старинных русских романсов и в Северо-морске, и в далекой гавани атомных подводных лодок в Гремихе... Мы подняли по чарке за помин ее светлой души. А ночью мне приснился сон Зои Монроз, тот самый, что снился актрисе...

Стенал ураган... Выкрашенная в черный цвет «Аризона» почти сливалась с теменью океанской ночи. Где-то на горизонте взблеснул маяк. Его голубоватый луч вдруг стал удлиняться и шарить по волнам, будто пограничный прожектор. Наконец, он достиг яхты, но едва он коснулся ее борта, как жарко затрещал плавящийся металл и леерная стойка свалилась, как подрезанная. Та же участь постигла и стальную треногу грот-мачты. Она медленно накренилась и с грохотом низверглась в пучину...

Я проснулся и долго не мог уснуть, пытаясь разгадать тайный смысл этого видения. Разве можно увидеть сон умершего человека?

Свое рабочее утро я начал с твердым убеждением, что самым главным из всех сегодняшних дел должно стать новое, неожиданно придуманное за завтраком, — надо ехать на набережную реки Ждановки, где жил в начале двадцатых годов Алексей Толстой и где возникли под его пером и инженер Гарин со своим гиперболоидом, и неотразимая Зоя Монроз. Я без труда нашел старый доходный дом в начале улицы. Заглянул во двор со многими закоулками...По наитию определил, где должна была размещаться лаборатория Гарина, — в полубашенном флигеле, где-нибудь в цокольном этаже.

В романе ее местоположение определено так: «... Он производил опыты — в полуразрушенном доме на одной из глухих улиц Петроградской стороны... Тыклинский долго ходил по каким-то лестницам, пустынным комнатам с выбитыми стеклами и, наконец, в подвале услыхал сильное, точно от бьющей струи пара, шипение... Он осторожно спустился в

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 1112 98

32